Но я мог бы отменить...
– Нет. – Медсен секунду помолчал, обдумывая ситуацию. – Встречу не отменяйте. Встретьтесь с ней в кабинете мистера Браника. – Он вернул помощнику генерального прокурора результаты вскрытия. – А потом скажите ей, что планы изменились.
Эйлин Блер застыла с открытым ртом. И пепел с непогашенной сигареты, казалось, вот‑вот упадет ей на колени.
– Но если ребенок, как вы говорите, погиб, то...
– То кто я такой? – Слоун, стоя, сунул руки в карманы брюк. – Пока что понятия не имею, – сказал он. И эти слова, все время крутившиеся в его голове с тех пор, как он вскрыл конверт, показались ему пугающе странными.
Всю жизнь он в каких‑то отношениях чувствовал свою «особость». Вырастая в разнообразных – иные лучше, иные хуже – детских коллективах, он жил жизнью, где не было старших. Он не имел родителей, которые посещали бы его тренировки или уделяли бы свое время его школьным занятиям. И несмотря на школьные успехи, на нем всегда было клеймо. Он был «приютский» ребенок, что понималось как ребенок «трудный». Он был сиротой, не имел семьи, родителей, по которым другие родители могли бы судить о его добропорядочности, характере и, в конечном счете, значимости. То, что его происхождение, его корни оставались неизвестными, нервировало окружающих больше, чем его самого. Он был как бродячая собака – вот она идет по тротуару и вроде бы вид у нее самый мирный, но, несмотря на это, неизвестно, откуда она взялась, что заставляет относиться к ней с подозрением и даже со страхом – вдруг темное ее происхождение обернется агрессией. Поэтому одноклассники в школе, хотя не сторонились его и не избегали, однако, сближаясь с ним, все‑таки старались ограничить общение безопасными пределами школьных стен. Слоун не винил их и не сердился. Всегда находились предлоги, почему его нельзя было выдвинуть на ту или иную общественную должность, пригласить наряду с другими на день рождения, почему девочки не ходили с ним на танцы. В результате он замкнулся в себе с единственным желанием преуспеть и найти свое место в жизни. Морские пехотинцы поначалу дали ему такой шанс, подарили ощущение причастности, но со временем он понял, что реальность такой жизни была мнимой, что братство, в котором он, казалось бы, очутился, связано случайностью обстоятельств и общей для всех невозможностью вырваться. Военную службу он оставил, потому что не хотел примириться с сознанием, будто это все, на что он способен. Теперь же он иногда думал, а не был ли он действительно способен лишь на это и не больше.
– И выяснить это, кажется, не представляется возможным, – сказал он. – Следы в бумагах теряются, едва их нащупаешь.
Пепел с сигареты все‑таки упал ей на колени. Блер встала, стряхнула пепел с брюк и раздавила окурок. Она хотела было взглянуть на часы, но так и не взглянула.
– К черту время, мне надо выпить, и не думаю, что в мире найдется кто‑нибудь, способный меня за это упрекнуть. Присоединитесь, мистер Слоун? Если я знаю брата, то у него должна быть здесь припрятана бутылочка хорошего шотландского виски.
Бутылку она нашла в ящике за складным бильярдом и налила себе и ему по стаканчику виски со льдом.
– У меня нет для вас ответа, Дэвид, но одно я могу сказать про моего брата Джо. Он всегда поступал как должно. Если он и совершил то, о чем вы говорите, подделал документы, значит, так было надо.
– Разрешите задать вам один вопрос, Эйлин. Вы когда‑нибудь допускали возможность, что ваш брат...
– Не лишал себя жизни? – Она передала ему его стакан. – Мой брат не убивал себя, Дэвид. Готова держать пари на что угодно, а в пари я толк понимаю. – И она стала загибать пальцы, подчеркивая этим каждый пункт: – Первое – мой брат был католиком.
– И она стала загибать пальцы, подчеркивая этим каждый пункт: – Первое – мой брат был католиком. Знаю, что большинство сейчас считает это чушью и религиозными предрассудками, но для нашей семьи это не так. Самоубийства католики не приемлют. Второе – мой брат не просто любил жену и детей, он обожал их. Он никогда не поступил бы так с ними. Не бросил бы их таким образом. Третье – это моя мать. Она ирландская католичка, Дэвид. А уж одно это делает ее ответственной за детей – она разделяет с ними все их свершения и все их грехи. И Джо это знал. Он был ее любимцем. Я говорю это без всякой горечи. Между ними существовала особая близость. Так поступить с ней он не мог. Не мог обременить ее на старости лет такой ношей. – Она пронзила Слоуна стальным взглядом своих синих глаз. – Господь знает, как я люблю мою веру и мою невестку, но я не вынесла бы, если б моя мать стала корить себя за смерть Джо. Понимаете?
Он кивнул.
– Понимаю.
– Но есть еще что‑то, чего вы мне не говорите, Дэвид. Иначе вы бы не приехали сюда. Ведь вы же знали уже, что документы поддельные. Зачем бы вам понадобилось, чтобы я вам об этом сказала? Вы говорили, что не думаете, будто были знакомы с братом. А может, вы с ним знакомы?
– Я видел вашего брата раньше, Эйлин, хотя и не помню, где и когда. Но то, что происходило в тот день, до сих пор меня преследует.
В течение следующих сорока пяти минут Слоун во всех подробностях рассказывал Эйлин о своем ночном кошмаре; он рассказал ей, что видит ее брата в комнате, стоящим возле огромного афро‑американца. Блер отхлебывала виски, терпеливо слушая и задавая вопросы – изредка, но вопросы очень точные и уместные. Когда Слоун кончил свой рассказ, перед нею стоял пустой стакан и пепельница, полная окурков.
– Не уверен, что это выведет меня куда‑нибудь, но я хотел бы больше узнать о вашем брате, – сказал он. – Это может оказаться зацепкой на пути к другому человеку. Зацепкой пусть маленькой, но неплохой для начала.
– Хотела бы я вам помочь, Дэвид, но я и сама сейчас недалеко продвинулась. В настоящий момент передо мной как бы каменная стена, которую я не в силах преодолеть. Думаю, частично это из‑за рода деятельности Джо.
– Рода деятельности?
Она секунду помолчала, и он почувствовал, что она прикидывает, как много может ему рассказать.
– Вы не найдете этого ни в газетах, ни в его послужном списке, Дэвид, но мой брат работал на ЦРУ.
Мысленно Слоун пролистал прочитанные ранее газетные вырезки, суммируя факты: Браник работал за границей – в Лондоне, Германии, Мексике. Почему‑то он и тогда отметил это обстоятельство как важное, хотя и не мог понять почему. Сейчас он это понял. В каждой из этих стран шефом местного отделения ЦРУ был Роберт Пик.
– Он работал у Роберта Пика. Они дружили.
Она кивнула.
– Насколько я понимаю, Джо был зачислен в компанию лишь затем, чтобы сделать его присутствие в той или иной стране законным. Разумеется, нам не полагалось об этом знать, но хранить секреты в нашей семье довольно трудно. Никто из нас не хотел этого возвращения в Вашингтон.
– Думаю, у вас не сохранилось ни чеков, ни каких бы то ни было записей, по которым я смог бы определить компании, в которых он работал?
Блер окинула взглядом кабинет и покачала головой.
– Наверное, мы могли бы разузнать кое‑какие фамилии, но никаких записей я никогда не видела. Сомневаюсь, чтобы Джо стал бы здесь их держать. Самым логичным было бы... – Она осеклась и секунду словно бы изучала его. – Да, вы могли бы это проделать.
– Проделать что?
– Вы немного молоды, но не настолько, как я думаю, чтобы это бросалось в глаза. Джон всегда выглядел моложе своих лет.
Слоун был в совершенном недоумении:
– Джон? Простите...
– Мой муж. Мне пришло это в голову сразу же, как только я увидела вас вылезающим из машины.