На второе ‑ хорошая порция баранины по‑охотничьи с чудесным ароматом лука и душицы. И наконец, десерт из овечьего творога со стаканчиком анисового ликера, улучшающего пищеварение. Заплатил по счету сущую ерунду, обменялся с Виктором Эммануилом рукопожатием и улыбкой:
‑ Прошу прощения, а повар у вас кто?
‑ Супружница моя.
‑ Передайте ей мои комплименты.
‑ Непременно.
На обратном пути, вместо того чтобы взять курс на Монтелузу, он поехал по дороге на Фьякку, поэтому добрался до Маринеллы не с той стороны, как обычно, когда ехал через Вигату. Потратил лишних полчаса, зато не пришлось проезжать мимо дома Анны Тропеано. Как пить дать, остановился бы, не удержался и выставил себя дураком перед молодой женщиной. Позвонил Мими Ауджелло.
‑ Тебе лучше?
‑ Какое там.
‑ Слушай, завтра утром оставайся дома. Мы этим делом больше не занимаемся, так что я пошлю Фацио, пусть проводит доктора Ликальци.
‑ Как это «мы не занимаемся делом»?
‑ Начальник полиции отстранил меня от расследования. И передал его начальнику оперотдела.
‑ Почему?
‑ Потому что потому кончается на «у». Передать что‑нибудь твоей сестре?
‑ Ради Бога, не говори ей, что мне проломили голову! А то она точно подумает, что я при смерти.
‑ Поправляйся, Мими.
‑ Алло, Фацио? Это Монтальбано.
‑ Слушаю, доктор!
Он приказал переключать все телефонные звонки, относящиеся к делу Ликальци, на оперотдел Монтелузы, а также объяснил Фацио, куда он должен проводить доктора.
‑ Алло, Ливия? Это Сальво. Как ты там?
‑ Нормально.
‑ А почему такой тон, позволь спросить? Прошлой ночью трубку бросила, даже разговаривать со мной не захотела.
‑ А зачем ты звонишь в такое время?
‑ У меня наконец выдался спокойный момент!
‑ Бедняжка! Позволь тебе заметить, что в среду вечером, ссылаясь на грозу, перестрелки и бандитские разборки, ты избежал ответа на мой прямой и конкретный вопрос.
‑ Я хотел сказать, что завтра еду повидаться с Франсуа.
‑ Вместе с Мими?
‑ Нет, Мими не может, его ранили.
‑ Боже мой! Тяжело?
Ну что ты будешь делать, нравились они с Мими друг другу.
‑ Дай мне закончить! Булыжником его ранило в голову. Ерунда, наложили три шва. Поэтому еду один. Сестра Мими хочет со мной поговорить.
‑ О Франсуа?
‑ О ком же еще?
‑ Боже! Наверно, он заболел. Сейчас я ей позвоню!
‑ Брось, не надо, они ложатся спать с заходом солнца! Завтра вечером, как только вернусь, я сам тебе позвоню.
‑ Смотри не забудь. Сегодня ночью глаз не сомкну.
Любому здравомыслящему человеку, хотя бы немного знакомому с состоянием сицилийских дорог, чтобы попасть из Вигаты в Калапьяно, всего‑то и нужно поехать по скоростному шоссе на Катанью, свернуть на дорогу, ведущую в глубь острова к тысяча сто двадцатиметровой реке Тройне, спуститься к шестьсот пятидесятиметровой речке Гальяно по окольной дороге, которая пятьдесят лет назад, на заре региональной независимости, в первый и последний раз познакомилась с асфальтом, и наконец добраться до Калапьяно по областной трассе, очевидно, только и мечтавшей о том, чтобы вновь вернуться в исходное состояние раздолбанной сельской дороги. И это еще не все. Ферма сестры Мими Ауджелло и ее мужа находилась в четырех километрах от поселка, и туда можно было добраться только по извилистой каменистой полоске, которая даже у коз вызывала некоторое сомнение ‑ стоит ли ставить на нее хоть одно из четырех дарованных им Богом копыт. Но это был, скажем так, оптимальный маршрут, именно тот, который всегда выбирал Мими Ауджелло и где все трудности и неудобства приходились на последний отрезок пути.
Но это был, скажем так, оптимальный маршрут, именно тот, который всегда выбирал Мими Ауджелло и где все трудности и неудобства приходились на последний отрезок пути.
Естественно, Монтальбано выбрал другой путь, решив пересечь остров поперек, поэтому с самого начала ему пришлось ехать по каким‑то жутким колдобинам, и чудом уцелевшие в здешних краях крестьяне прерывали свой труд, чтобы в полном недоумении обозреть чокнутую заезжую машину. Дома они расскажут детям:
‑ А знаете, чего утром‑то было? Автомобиль проезжал!
Но именно эта Сицилия была по душе комиссару, выжженная, лишенная растительности земля, на которой, казалось (и недаром), невозможно выжить, и все же кто‑то здесь еще встречался, хотя все реже и реже, и приветствовал его, покачиваясь на муле, прикасаясь двумя пальцами к козырьку, в гамашах, кепке и с ружьем на плече.
Спокойное, безоблачное небо ясно давало понять, что останется таковым до самого вечера. Было почти жарко. Воздух, врывавшийся в машину, не выдувал из салона вкусный запах от кульков и кулечков, которыми было завалено практически все заднее сиденье. Перед отъездом Монтальбано заехал в Албанское кафе, где делали лучшие в Вигате сладости, и купил двадцать свежих канноли, [Трубочки с начинкой из сладкого овечьего творога.] десять килограммов всевозможного печенья, цукаты и, в довершение всего, разноцветную пятикилограммовую кассату. [Сицилийский торт из сладкого овечьего творога, покрытый сахарной глазурью и украшенный шоколадной крошкой и цукатами.]
До фермы он добрался уже после полудня. Подсчитал, что на дорогу ушло больше четырех часов. Большой деревенский дом выглядел пустым. Только дымящаяся каминная труба говорила о том, что в доме кто‑то есть. Посигналил, и вскоре в дверях появилась Франка, сестра Мими. Это была светловолосая сорокалетняя сицилийка, сильная, высокая: она смотрела на незнакомую машину, вытирая руки о фартук.
‑ Монтальбано, ‑ представился комиссар, открывая дверцу и выходя из машины.
С радушной улыбкой Франка бросилась ему навстречу. Крепко обняла.
‑ А Мими?
‑ В последний момент не смог поехать. Очень расстроился.
Франка пристально всмотрелась ему в лицо. Монтальбано совсем не умел врать людям, которых уважал: запинался, краснел, отводил взгляд.
‑ Пойду позвоню Мими, ‑ решительно сказала она и вернулась в дом.
Чудом не уронив свои кульки и кулечки, Монтальбано побрел за ней. Франка как раз закончила говорить по телефону.
‑ У него еще болит голова.
‑ Успокоилась? Поверь, с ним ничего страшного, ‑ сказал комиссар, сгружая кульки на стол.
‑ А это что такое? ‑ удивилась Франка ‑ Хочешь открыть тут кондитерскую?
Она положила сладости в холодильник.
‑ Как жизнь, Сальво?
‑ Хорошо. А у вас?
‑ У нас все слава богу. А уж о Франсуа и говорить нечего. Подрос, повзрослел.
‑ Где все?
‑ Да в поле. Но когда звоню в колокол, все собираются на обед. Останешься ночевать? Я тебе комнату приготовила.
‑ Спасибо, Франка, но я не могу, ты же знаешь. Самое позднее в пять уеду. Я ведь не как твой брат, это он ездит сломя голову.
‑ Ну, пойди помойся!
Когда через четверть часа он вернулся, Франка накрывала стол человек эдак на десять. Комиссар подумал, что лучшего времени для разговора не найти.
‑ Мими сказал мне, что ты хотела поговорить.
‑ Потом, потом, ‑ торопливо отозвалась Франка. ‑ Нагулял аппетит?
‑ Вообще‑то да.
‑ Хочешь свежего хлебушка? Только час как испекла. Отрезать ломоть?
Не дожидаясь ответа, отрезала два куска, полила оливковым маслом, посыпала черным и красным перцем, положила один на другой и протянула гостю.
Монтальбано вышел во двор, уселся на скамейку рядом с дверью и с первым же куском почувствовал, как помолодел лет на сорок, словно вернулся в детство: его бабушка тоже давала ему такой хлеб.