Утром прокурор проводила свою приемную дочь на вокзал, делая вид, будто верит в похвальную стажировку для школьных политиков в Бенсгейме. При этом ее терзали ледяной ужас и подозрения, ведь с каких это пор школьники из Баден‑Вюртемберга проходят обучение в другой федеральной земле, в Гессене? Затем она незаметно двинулась следом за Бабеттой, использовав массу переработанных часов, которые сегодня отгуливала. Хотя трудно было назвать это «гулянием». Скорее это была катастрофа.
Разумеется, Бабетта не села ни в какой экскурсионный поезд на Дармштадт. Она просто поехала городской железной дорогой в Мангейм, где ее встретила небольшая компания, точнее, банда – тупей трудно вообразить. Прокурор проследовала за пятью гнилыми тинейджерами. Там были трое мальчишек, все в незашнурованных кроссовках и необъятных штанах, над поясами которых виднелись фирменные трусы. Двое надели набекрень, эмблемой направо, пижонские панамы, третий был в малюсенькой шерстяной шапочке. Когда мозги перегреты, башку не прочистишь, во что ни нарядись. Прокурор волей‑неволей признала, что и обе девицы одеты практически идентично: шерстяные фуфайки с капюшонами, облегающие джинсы с клиньями внизу, как в бурные семидесятые, кроссовки на толстенной подошве – жуть, и ведь одной из них была Бабетта!
Самозванная сыщица мерзла, зато группа была одета как на весенней прогулке.
«Наркотики, – промелькнуло в голове Ильдирим. – Паршивцы уже под кайфом, поэтому и не ощущают холода».
Просидев изрядное время в «Макдоналдсе», подростки направились затем к Луизен‑парку. Там они курили, дружно и безрадостно. Участвовала ли в этом Бабетта, издали было не видать. Наконец один из парней куда‑то побежал. Ильдирим, дрожа, спряталась за тумбу и с ужасом увидела на его джемпере буквы К – О – С – Т – А – С. Вернулся он с бутылкой яблочной водки и торжественно потряс ею на фоне темнеющего неба.
Тут уж прокурор забыла про холод и громко выразила свое мнение, что никакой СОШ тут и не пахнет.
Тойер направлялся в Базель. Волна меланхолии захлестнула его, и он едва не вернулся. Ведь он был тут два года назад, почти в том же месяце, нет, немного позже… Они с Хорнунг ехали в Пьемонт, и в Базель лишь заглянули по пути, но с тех пор в гаупткомиссаре жило ощущение, что Базель – важнейший этап той поездки. Что с него тогда начался юг.
– Шниц у телефона.
– Добрый день, фрау Шниц. Моя фамилия Эберс, я из гейдельбергской коммунальной компании… Мы уже несколько раз пытались связаться с вашим соседом, господином Тойером… У него, возможно, неисправна электропроводка…
– Ха! Как бы не так! Скорее всего, он опять живет у своей молодой подружки‑турчанки, что из городской прокуратуры, а когда они здесь, шум стоит дикий, музыка громкая, да и топают они как слоны. А я пожилая женщина, мне нужен покой… Но разве у меня есть хоть какой‑то шанс найти управу на полицию? И вот что я вам скажу: я поддерживаю господина Буша, правильно он вошел в Ирак, ведь когда‑то надо начинать. Пора наводить порядок и вымести всякую шваль…
– У вас есть адрес той дамы, чтобы мы могли найти там господина Тойера?
– Нет у меня никакого адреса! Но мне известна ее фамилия, как‑то раз я увидела ее в газете и вырезала, на всякий случай. Ведь никогда не знаешь…
Хариольф Туффенцамер жил в Шпаленринге, в старинном, узком и высоком алеманнском доме. Корпулентному полицейскому пришлось изрядно попыхтеть, пока он добрался до седьмого этажа. Туффенцамер стоял в дверях своей квартиры, пожилой господин со все еще длинными седыми локонами, просто и аккуратно одетый, – симпатичный.
– Господин Тойер? Заходите.
К удивлению комиссара, хозяин пригласил его отобедать – жареными колбасками с картофелем и капустой и темным пивом к ним.
Тойер сделал вывод, что и среди поколения шестьдесят восьмого года попадаются приличные люди.
– Стол накрыт на троих? – Лишь теперь он это заметил.
– Да, к нам присоединится мой приятель по тем годам. Он очень устал и сейчас пока еще отдыхает.
Тойер поел с аппетитом, а пиво пригубил с осторожностью – чтобы сохранить ясную голову. Его тарелка почти опустела, когда он задал первый вопрос:
– Кажется, вы совсем не удивились тому, что я хочу с вами поговорить.
– Верно, – кивнул Туффенцамер. – Меня уже слегка информировали.
Тойер удивленно вытаращил глаза:
– Кто? Друг из прежних лет? Пильц. – Это был уже не вопрос.
Туффенцамер снова кивнул:
– Он тут. Пока еще спит. Честно признаться, я подмешал ему кое‑что за завтраком. Иначе он, пожалуй, опять бы слинял. Вы тут не ради него?
Гаупткомиссар растерянно огляделся. Обстановка в квартире была скорее спартанской. Мебель немногочисленная, но зато красивая, старинная. Он не обнаружил ничего, к чему мог бы придраться, чтобы компенсировать внутреннюю неуверенность.
– Вообще‑то нет. Мне просто хочется больше узнать про то время. В целом. Но так, разумеется, еще лучше.
Хозяин был великодушен – не дал почувствовать Тойеру, что ждал от него большего. Между тем полицейский страшно досадовал, ведь ему не сразу пришла в голову такая мысль. Чего боялся Пильц? Отчего мог удрать, если бы встретил его?… Надо сосредоточиться на главном и не отвлекаться.
Как стало ясно еще во время телефонного разговора, Туффенцамер охотно делился воспоминаниями. Слушая его, можно было подумать, что все было не так уж и страшно. Ясное дело: те, которые потом расстреливали других, все преувеличили. В целом же – идеализм плюс чуточку юношеского легкомыслия.
Тойер пытался понять, что он собой представляет, – не получалось. Этот человек как‑то не подпускал к себе близко, оставался непроницаемым.
– У меня снова встают перед глазами тогдашние бурные годы, особенно теперь, когда тут объявился Конрад…
– Как я погляжу, у вас нет никаких проблем с вашим прошлым. И сейчас вы, когда появляется возможность, охотно крутите руль. Точно?
Туффенцамер широко осклабился:
– Вы оценили все совершенно правильно. Как догадались?
– Ну, например, вы что‑то добавили Пильцу в еду. На такое можно решиться лишь…
– Ах вот что… Иногда его терзают ужасные фантомные боли. Тогда он принимает морфий, хоть и без охоты, поскольку испытывает от него безумную усталость. Когда сегодня утром он заявил, что ему нужно уехать еще до полудня, я и запустил руку в его несессер. Я считаю, что ему лучше поговорить с вами.
– Почему он сбежал из Гейдельберга? Рассказывал он вам что‑нибудь?
– Кто‑то потребовал его к телефону, а когда Коль… – Тойер с трудом сообразил, кого он имел в виду, – передал ему трубку, там отключились. Что его так ужаснуло, он не объясняет. Что‑то есть, о чем он умалчивает, но при этом ничего криминального. Я полагаю, что Конрад за свои многочисленные сроки отсидки и неоднократную смену документов просто стал параноиком. Но что‑то серьезное все же там есть, ведь недаром вы здесь…
За стеклом на оконный карниз сел дрозд.
– Мне надо с ним просто поговорить. Я расследую убийство девочки, но он не под подозрением… Мне сказали, что он боится своих бывших соратников, которых предал после смены режима. Возможно ли это?
Туффенцамер покачал головой:
– Об этом мне ничего не известно. Думаю, их и так бы всех переловили. Кроме того… – он лукаво погладил свое брюшко под линялой джинсовой рубашкой, – мы состарились. С этим, полагаю, никто не станет спорить.