В этом они схожи с Николеттой, та тоже вспыхивает, как тряпка, смоченная в бензине, но с маменькой припадки случаются по шесть раз на дню и никаких угрызений совести она потом не ощущает.
Занятый своими мыслями, я дошел до машины, сел внутрь, повернул ключ в зажигании и с огромным изумлением услышал ровный шум мотора, по непонятной причине автомобиль, казавшийся вчера мертвым, сегодня демонстрировал полнейшую готовность к работе.
В кармане ожил мобильный, я взглянул на дисплей и, подавив тяжелый вздох, сказал:
– Да.
– Можно и повежливей разговаривать с матерью! – донеслось из трубки.
Наверное, сегодня на солнце затмение или наступил парад планет – сначала Нора на меня наорала, теперь черед сердитой Николетты.
– Сижу у аппарата, – злилась маменька, – жду звонка от тебя – и полная тишина. Когда‑нибудь, Вава, ты опомнишься, бросишься искать меня и поймешь – мать, обожающая тебя, скончалась, лежит одна в квартире, никем не погребенная. Ведь у меня больное сердце…
Я перестал воспринимать речи маменьки, с детских лет у меня выработался некий защитный механизм: если Николетта говорит более двух минут, у сына связь с внешним миром обрывается. Ящерица, если ее пытается схватить враг, отбрасывает хвост, скунс испускает дикую вонь, а я теряю слух, – наверное, добрая природа решила помочь господину Подушкину сохранить таким образом остатки психического здоровья.
– …операцию делать поздно, поэтому следует принимать лекарства, – вдруг включился мой слух в голове, – целый список!
Я кашлянул.
– Николетта!
– Не перебивай меня, – заорала маменька так, что ей позавидовал бы даже сержант, строящий солдат‑первогодков, – я на краю могилы! Мне нужны лекарства.
Я подавил вздох. Если смерть занесла над тобой косу, никакие таблетки не помогут.
– Записывай…
Вот тут я изумился до остолбенения. Примерно раз в году, весной, ближе к майским праздникам, когда в светской жизни наступает затишье, маменька сказывается больной. Нет, поймите правильно, Николетте и в другое время года ничто не мешает падать в кровать со стоном: «Я умираю».
Просто весной ее «болезнь» принимает глобальный характер, Николетта торжественно прощается с друзьями, призывает к смертному одру меня. Я покорно выслушиваю последние распоряжения и старательно вожу уходящей в мир теней матери подарки. Обычно испытываю при этом здоровое удивление: ну зачем Николетте, собравшейся в апреле в крематорий, новая шубка? Ясное дело, она ее не успеет надеть, а хоронить дам в манто как‑то не принято.
Неактуально и желание иметь модные ботиночки из кожи питона, «точь‑в‑точь такие, как у Коки, только дороже». В последний путь уходят в белых тапках. Но никогда до сегодняшнего дня Николетта не требовала лекарств. Маменька, несмотря на взбалмошность, обладает здравым рассудком, более того, она прекрасно понимает, что бесконтрольный прием фармакологических средств способен навредить, поэтому пользуется лишь несколькими проверенными препаратами, реально приносящими в ее случае пользу: пьет витаминный комплекс и глотает на ночь таблетку аспирина, чтобы в крови не образовывались тромбы, принимается мазать ноги кремом. Кстати, ее доктор Сережа, великолепно знающий о железном здоровье пациентки, никогда не выписывает ей ничего другого, кроме вышеперечисленного. Впрочем, виноват, в домашней аптечке еще есть слабительные капли, валокордин и, естественно, средства от простуды. А сейчас Николетта сыплет непонятными названиями.
– Прости, пожалуйста, – прервал я мать, – это тебе Сергей посоветовал?
– Кто?
– Твой домашний доктор.
– Я его выгоню!
– Сергея?
– Да! Он ничего не понимает, не увидел страшной болезни, которая съедает меня!
Я вздрогнул.
– Я его выгоню!
– Сергея?
– Да! Он ничего не понимает, не увидел страшной болезни, которая съедает меня!
Я вздрогнул.
– Кто тебе поставил диагноз?
– Лукьян, врач Коки, он волшебник, всех спасает, потому что находится в курсе последних разработок! А Сергей идиот, знающий лишь про аспирин. Да, Коке повезло, дочь ей все устраивает, а я сирота при живом сыне, существую на медные копейки, еле‑еле пятьсот долларов наскребла на визит к Лукьяну. Ты же не способен подобную сумму за мое здоровье заплатить, вот мне и пришлось выкручиваться. Ужасно быть нищей!
– Сколько он берет за осмотр??? – поразился я.
– Вот! Видишь! Жадность тебя обуяла! А дочери Коки для мамы ничего не жаль! Не дергайся, я сама расплатилась, копила себе на поминки, только решила: все равно ведь зароют за счет государства, не оставят на земле. Лягу с бомжами рядом, без памятника, под табличкой с номером.
И Николетта зарыдала.
– Сейчас приеду, – быстро сказал я.
– Можешь не спешить, – отозвалась самым страдальческим тоном маменька, – все равно он уже тут.
– Кто? – окончательно перепугался я.
– Светлый ангел, прилетевший, дабы сопроводить мою душу в рай. Кстати, не вздумай явиться с пустыми руками, изволь прихватить лекарства!
Из трубки понеслись частые гудки, Николетте свойственно таким образом обрывать разговор, «до свидания» маменька никогда не произносит, не царское это дело – вежливо прощаться с собеседником. Я бросил трубку на сиденье. Богатое воображение услужливо нарисовало картину: вот Николетту, облаченную в вечернее платье, при бриллиантах, макияже, в накинутой на плечи накидке из соболя, подхватывает маленький тихий ангел. Доброе существо начинает усиленно махать крылышками, и тут маменька кричит:
– Эй, постой, не могу же я разгуливать по райскому саду в одной и той же одежонке, следует взять с собой багаж.
Ангел оглядывает длинную цепь сундуков, сумок, укладок и, закрыв крыльями лицо, падает в обморок. Николетта, став багровой от негодования, вытаскивает из кармана его хитона мобильный телефон и капризно говорит:
– Небесная канцелярия? Безобразие! Прислали за мной какого‑то инвалида. Где «Кадиллак»? У меня багаж в руках не умещается.
Я взял телефон и набрал номер маменьки. Очень хорошо знаю, что Николетта сама не любит снимать трубку, сейчас отзовется Тася, бывшая моя няня, теперь домработница матери, а мне требуется поговорить именно с ней!
– Алле, – прогудела Тася, – говорите.
– Это я, только не кричи.
– Ща, погодь, – шепнула Тася.
Из телефона понеслось шуршание, треск, шум, в конце концов вновь прорезался голос.
– Все, теперича говори, я в сортир ушла, только там от нее спрятаться можно, – стала жаловаться Тася, – севодни велела торт купить, из зефира, а где его взять? Она обозлилась дико, дескать, у Люки такой вчера лопала, и ей теперь подавай, гости едут!
– Что у вас происходит? – перебил я бывшую няньку.
– А нормально все.
– Николетта заболела?
– Скорей я копыта отброшу, чем она чихнет, – вздохнула Тася.
– Твоя хозяйка поругалась с врачом? С Сергеем?
– Он же отдыхать уехал, – пояснила Тася, – с женой в Испанию подался. Ой, у нас такое было!
– Что именно? Сделай одолжение, говори кратко.
Но ясно и быстро излагать свои мысли умеет далеко не каждый человек, поэтому сейчас, опустив кучу ненужных подробностей, я изложу суть дела.
Николетта позвонила врачу, услышала, что тот за границей, пришла в негодование, кинулась жаловаться Коке, а та моментально прислала заклятой подруженьке эскулапа по имени Лукьян.