Пытаюсь оправдать себя, как вы уже поняли. Участковому следовало бы проявлять больше благоразумия.
– Так вы же в отпуске, – напомнила я. – Так что благоразумие немного подождет.
Я поднялась и прошла к шкафу. Распахнула дверь, отойдя на шаг, боясь, как бы его содержимое не посыпалось мне на голову. Потом принялась рыться в ящиках. Через пять минут я нашла то, что искала, – тряпичную куклу, которой проткнули сердце, и с этим трофеем вернулась к Ковалеву.
– Вот, – сказала я, протягивая куклу.
Ковалев вроде бы рассердился.
– Что это?
– Взгляните.
Он взял куклу и повертел ее в руках.
– Для игрушки выглядит страшновато. А почему в сердце иголка торчит?
– Такие куколки используются для колдовства, – я пояснила, улыбнувшись его невежеству. – К примеру, у вас есть недруг, которому вы желаете смерти. Изготавливаете куклу, протыкаете ее иглой, соблюдая определенные ритуалы, и спокойно ждете, когда недруг скончается.
– Это же суеверие. Просто глупое суеверие.
– Согласна, – не стала я спорить. – Но кто‑то в это верит. Принесите с кухни нож.
Ковалев сходил на кухню. Я аккуратно начала распарывать шов на голове куклы. Участковый против воли увлекся и следил за моими действиями, практически не дыша, точно ребенок в ожидании чуда. Наконец шов я распорола и вытряхнула кусочки поролона, которыми была набита кукла, на диван. Среди них оказался листок бумаги, аккуратно сложенный.
– Что это? – нахмурился Ковалев. Может, он ожидал, что из куклы посыплются изумруды?
– Посмотрите.
Он развернул бумажку и показал ее мне. Всего три буквы.
– К.Ю.Ю., – прочитала я вслух. – Это инициалы. Как звали вашего вице‑губернатора?
– Кокин Юрий Юрьевич, – ответил Ковалев, глядя на меня так, словно подозревал, что я морочу ему голову.
– Говорите, он умер от острой сердечной недостаточности?
Все‑таки он разозлился, хоть и умел держать себя в руках. Поджал губы и одарил меня таким взглядом, что впору прятаться в шкаф от страха. Я устроилась рядом с ним и немного помолчала, давая человеку возможность успокоиться.
– А вы говорите, суеверия… – вздохнула я, заметив, что зубами он скрипеть перестал.
– Когда я в это поверю, отправьте меня к психиатру, – ответил он.
– Говорю вам, дело не в нашей с вами вере. А в том, что кто‑то к этому ритуалу отнесся всерьез. Потому и не могу отбросить всю эту чертовщину, как вы выразились.
– Вы хотите сказать, кто‑то решил разделаться с вице‑губернатором подобным образом? И Светлана к этому причастна?
– Разумеется, если мы нашли куклу в ее квартире.
– Но ведь не могла же она в самом деле…
– Что?
– Убить его? – Он смотрел на меня, точно от моего слова зависело, верить ему или нет.
– Агнесса кого‑то боится, – продолжила я. – Она склонна называть его дьяволом, но у него могут быть и другие имена. Я думаю, с ней стоит поговорить. По крайней мере, попытаться выяснить, что это за кукла и как она попала к Светке.
– Что ж, хорошо. Я не знаю, стоит ли особо прислушиваться к словам сумасшедшей, но если вы…
– А что с Талызиным? – быстро спросила я.
– Что с ним? – растерялся Алексей Дмитриевич.
– С ним вы не против поговорить?
– Талызин обычный бандит. Причем из «шестерок», то есть мало чего знает, а скорее, и вовсе ничего не знает. Ему сказали, он сделал. Беседа с ним вряд ли прояснит ситуацию.
Беседа с ним вряд ли прояснит ситуацию. А вот обратить на себя внимание и гнев господ бандитов мы, безусловно, сумеем. Вам не кажется, что игра попросту не стоит свеч?
– Я подумаю над этим, – кивнула я. – Что ж, едем к Агнессе?
Алексей Дмитриевич поднялся и первым направился к двери. Видно, в душе он был азартным человеком, иначе как еще объяснить его необыкновенную покладистость и желание болтаться со мной по городу в свой кровный отпуск? Хотя, может, у него свой интерес имеется, о котором он забыл мне рассказать? В любом случае лучше держать его на глазах. Да и после вчерашнего происшедшего в гостинице мужчина рядом мне совсем не помешает.
По дороге Ковалев вновь приглядывался к потоку машин сзади, но ничего подозрительного высмотреть не сумел. Его это вроде бы огорчило. Оказалось, так и есть. На мой насмешливый вопрос он ответил:
– Хорошо, если к нам у них пропал интерес. А если они стали умнее?
Мыслили мы в одном ключе: лучше держать врага на глазах, чем где‑то за спиной.
Было очень тихо, даже холодильник не работал. Вообще ни звука. Зато был запах. Я узнала бы его из тысячи. Так пахнет кровь. Этот запах был, безусловно, знаком и Ковалеву. Он вошел в квартиру следом за мной, и лицо его сразу окаменело. Он понял, что произошло, еще раньше, чем увидел.
– Идемте отсюда, – позвал резко, но я уже сделала последние два шага, отделявшие меня от двери в комнату.
Дверь была открыта, и я увидела Агнессу. Она лежала на полу, ноги на ширине плеч, руки раскинуты в стороны, лицо залито кровью. Сначала я решила, что ей выбили зубы, но потом увидела рядом с лицом кровавый комок и поняла, что это язык. В ладони и стопы ей вогнали кухонные ножи. Агнесса лежала в белой ночной рубашке, точно пародия на Христа. Она умерла бы от потери крови, но тем, кто это сделал, этого показалось мало. Они вскрыли грудную клетку и вырвали ей сердце. Я увидела капли крови на полу. Ковалев их заметил первым и пошел в кухню, я шла следом. Холодильник действительно отключили, дверца была выпачкана кровью. Ковалев распахнул ее, и я увидела на средней полке сердце.
– Это он, – сказал Ковалев.
Лицо его было землисто‑серым, и я даже забеспокоилась – чего доброго, упадет еще в обморок. Однако держался он спокойно и уверенно. Прошел к телефону и набрал номер милиции. Пока он разговаривал с дежурным, я еще раз осмотрела труп.
– А у вас крепкие нервы, – заметил он, когда закончил разговор.
– Ага. Я укрепляла их, работая в анатомичке.
– Шутите? Зачем это вам?
– Я редкая девушка.
– Это уж точно.
– Значит, вы думаете, тут побывал наш маньяк? – спросила я задумчиво.