Я вздыхала так, что у Сашки глаза стали сходиться на переносице и сам он заметно обмяк, склоняясь к моей груди с явным желанием обрести на ней тихую пристань. Думаю, этим дело бы и кончилось, тем более что понятливая Мышильда была столь тиха и незаметна, что бандитский командир начисто забыл о ее существовании.
Все испортил Иннокентий Павлович. Он громко завопил в доме и добился‑таки своего: на вопли обратили внимание, сначала Сашка, потом Мышильда, потом и мне нельзя уже было глухой прикидываться без того, чтобы Клей не начал беспокоиться о моем здоровье.
– Что это? – спросил он.
– Это Иннокентий Павлович, – улыбнулась я.
– Проверить? – предложила Мышильда, но стало ясно, что там необходимо мое присутствие, я поднялась и, улыбнувшись Клею, сказала:
– Я оставлю вас на минуту, – и пошла по тропинке, демонстрируя свою легкую походку, однако, скрывшись за деревьями, бросилась бегом. Мне не терпелось выяснить, почему визжит последний, и наказать виновных по заслугам. Как я и предполагала, по справедливости надо было наказывать обоих. Иннокентию Павловичу потребовалось в туалет, а Михаил Степанович отказался его сопровождать, сославшись на занятость. Разумеется, Иннокентий Павлович и сам мог допрыгать, но и Михаилу незачем было изображать из себя чересчур загруженного. Я вошла в дом, возвысила голос, а они разом принялись жаловаться. Я возвысила голос вторично, Михаил Степанович кинулся к Иннокентию и торопливо вынес его в туалет, продемонстрировав недюжинные силы и выучку медбрата, через пять минут последний был уложен на место, затих под моим взглядом и вроде бы даже задремал, а Михаил Степанович с удвоенным рвением взялся за посуду, для настроения исполнив «Выйду на улицу» зловещим шепотом.
Наведя порядок в доме, я заспешила в сад. Сашка‑Клей зря времени не терял и сумел задать сестрице большое количество вопросов, касающихся моей персоны. Мышь, не жалея красок, описывала мои достоинства, в чем я могла убедиться лично, подходя к заветным кустам. Я вышла на тропинку, сестрица примолкла, а Сашка встретил меня младенческой улыбкой.
– Кто это? – спросил он.
– Визжал? – уточнила я. – Муж.
– Какой муж? – немного растерялся Клей.
– Последний, – тут я сообразила, что Мышильда не сочла нужным посвятить его в тайны моей семейной жизни.
– А чего он? – не унимался Клей.
– Возникла проблема, – охотно пояснила я. – Дело в том, что у него повреждена коленная чашечка. Иннокентий Павлович был послан нами на разведку с целью сбора информации о бывших хозяевах дома.
– А зачем она вам, информация эта? – насторожился Сашка.
– Как зачем? – ахнула я. – А ну как сокровища давно нашли? К примеру, выяснили бы мы, что долгое время хозяева жили бедно и вдруг купили машину или в круиз отправились по Средиземному морю. О чем это нам говорит?
– О чем? – заинтересовался Сашка.
– О том, что роем мы зря, – я вздохнула и томно посмотрела на командира. Похоже, толковостью он не отличался.
– А чего ж роете?
– Так ведь машину никто не покупал, – удивилась я, Сашка задумался, а Мышильда, с невинным видом глядя ему в глаза, радостно кивнула. Сашка улыбнулся в ответ, решив, что мы скорее всего не в себе, и мы улыбались, тоже решив… в общем, у нас было свое мнение.
– А как же чашечка? – вдруг спросил он. Мы с сестрицей переглянулись.
– Чашечку он повредил, добывая сведения, – охотно сообщила я. – К нему пристали хулиганы на улице. Просто кошмар какой‑то… и ударили его, причем дважды.
– Чашечку он повредил, добывая сведения, – охотно сообщила я. – К нему пристали хулиганы на улице. Просто кошмар какой‑то… и ударили его, причем дважды. Один раз по колену. Теперь он лежит и время от времени кричит.
В подтверждение моих слов Иннокентий Павлович опять вскрикнул, я только было собралась подняться, как в просвете между деревьями увидели ковыляющего Иннокентия, со всевозможной заботой поддерживаемого Михаилом Степановичем, по подлости или для поднятия духа исполнявшим «Эх, дубинушка, ухнем!».
– Хорошо поет, – с легким недоумением заметил Сашка, а Мышильда призадумалась:
– Чем мы его накормили? Я имею в виду Иннокентия. Может, дать ему какого лекарства?
– Не надо, – заверила я, зная, что последний просто жаждет всеобщего внимания. Мужской дуэт протрусил в обратную сторону, чай остыл, а Сашка поднялся.
– Спасибо за компанию, – сказал очень вежливо, пожал протянутую Мышильдой руку, я сунула ему свою, и Александр неловко ее поцеловал, вызвав у меня слезы умиления, после чего скрылся в дыре.
– Как думаешь? – зашептала сестрица, перегибаясь ко мне через стол.
– Думаю, дело в шляпе, – зашептала я.
– Ты уж постарайся, – вздохнула она. – Помни: дело прежде всего.
– Ты знаешь, для семьи я на все готова, – заверила я. Мы дружно перевели взгляд в ту сторону, где находился фундамент, и, не сговариваясь, ринулись копать.
Час работали спокойно и с полной самоотдачей, затем в поле нашего зрения возникли Коля‑Веник и Сережа‑Шайба, оба с лопатами. Мы замерли, видя столь грубое вторжение на нашу территорию, мысленно готовясь к решительной схватке не на жизнь, а на смерть. Оказалось, зря. Готовились то есть.
– Помочь? – флегматично предложил Коля, подходя к нам, Серега подумал и тоже подошел.
– Спасибо, – не очень уверенно проблеяли мы и кратко пояснили, что и как надо копать.
Парни трудились, и дело вроде бы спорилось, но покоя мы лишились окончательно. Вместо того чтобы достойно трудиться, наблюдали за каждым ударом лопат помощников, а также прислушивались: не раздастся ли вожделенный лязг металла по крышке сундука. В общем, не работа, а сущие мучения. Вечером мы с Мышильдой единодушно пришли к выводу, что никакой пользы от этакой помощи нет. Находясь в скверном расположении духа, я объявила вечер безалкогольным, чем повергла Евгения Борисовича в уныние, и напомнила Михаилу Степановичу, что его больничный лист закрыт и он сегодня заступает на ночное дежурство. Михаил Степанович пробовал было возражать, не учтя моего гневливого состояния, в результате чего отправился в шалаш, не закончив ужин. Иннокентию Павловичу тоже досталось, я лично осмотрела его колено и заявила, что в пределах километра он может передвигаться самостоятельно и неплохо бы ему взять на себя кое‑какую работу по дому. После чего Иннокентий затих, Евгений убежал в неизвестном направлении, а мы с Мышильдой устроились в палисаднике послушать соловья.
* * *
В пять утра меня разбудила сестрица. Ее лицо, всклокоченные волосы и бурно вздымавшаяся грудь выдавали крайнюю степень праведного возмущения.
– Что? – испуганно спросила я, вскакивая, как солдат по тревоге.
– Нет, ты посмотри, – рычала Мышильда и в одной футболке кинулась впереди меня на пустырь. Я тоже забыла одеться и неслась следом, чувствуя, как от закипающего во мне гнева дрожит земля. – Вот! – рявкнула Мышь, ткнув пальцем в свежий раскоп.
Ночью троюродный потрудился на славу: больше половины площади под бывшим флигелем было аккуратно раскопано. Я заметила, что Эдуард так же, как и мы, копал на метр в глубину.