Рюмка так и осталась нетронутой, а я вдруг поняла, что верчу в руках мобильный. Номер Стаса я помнила наизусть, если он его не сменил, конечно. Позвонить? Зачем? Телефон притягивал взгляд, манил, как бесценное сокровище. Я резко поднялась и направилась к выходу, оставив его на столе рядом с нетронутой рюмкой.
Верка подняла взгляд от монитора компьютера и весело подмигнула:
– Привет.
– Как дела? Удалось совершить что‑нибудь путное во славу российского бизнеса?
– Мне бы замуж, – промычала Верка. Рост у нее выдающийся и комплекция тоже. Копна рыжих волос и огромные глазищи. Мужики должны столбенеть. Я хоть и не мужик, но столбенела, почувствовав себя в присутствии Верки ущербным созданием, у которого не руки, а ручки, не ноги, а ножки, а вместо головы вообще неясно что. Дабы вернуть себе чувство собственного достоинства, я переключила свое внимание с Верки на окружающие предметы.
Офис Берсеньева занимал второй этаж новенького здания, не скажу, что в самом центре города, но в достаточной близости от него, чтобы считаться престижным местом. Выйдя из лифта, я обнаружила двухстворчатую дубовую дверь, на стене рядом – табличку с названием фирмы. За такой дверью, по моему мнению, должен находиться охранник, и, потянув ее на себя, я усомнилась, так ли уж легко попасть в кабинет Верки. Охранник в самом деле был, сидел за столом и пялился в компьютер. Для чего ему компьютер, осталось неясным, парень лет двадцати пяти взглянул на меня сонно, спросил:
– Вы к кому?
Я назвала фамилию, удостоилась кивка и лаконичного ответа:
– Двенадцатый кабинет.
Офисы богатые, не очень и совсем скромные навевали на меня тоску. При мысли, что здесь придется находиться с 9.00 до 18.00 как минимум, я начинала думать о своем участке с любовью и благодарностью. Даже в прошлом году, когда пришлось убедиться, что зимой в России снег все‑таки не редкость, у меня не возникло желания променять лопату на компьютер. Хотя Веркин кабинет мне понравился. Просторный, светлый, окно во всю стену, стеллажи, два стола, за одним Верка, второй пустовал.
– Хочешь кофе или чаю? – спросила она. – У меня сухарики есть. Ничего другого не держу. От сладкого зубы болят.
– У меня – не болят, – ответила я, устраиваясь за столом. – Только башка от водки.
– Так ты не пьешь.
– Все пьют. Просто я хитрю и пью в одиночку.
– Да ладно, – недоверчиво протянула Верка. – Хочешь, спрошу конфет у девчонок.
– Хочу, чтобы ты про Милку рассказала.
Верка скуксилась и вздохнула.
– Ну ты и так все знаешь.
– А ты расскажи, как будто не знаю.
– Ага, – кивнула Верка и замолчала.
– Начни с ее романа с Берсеньевым. Она работала здесь четыре года, но любовь задержалась на несколько лет и вспыхнула примерно год назад.
– Не‑а, раньше, – подумав, ответила Верка. – Мы сюда два года как переехали, а до этого офис был на Сизова, там теперь страховая компания. Помещение принадлежит разным хозяевам, и имело два входа. Кабинет Берсеньева в одном крыле, мы в другом. Числились мы с Милкой рядовым офисным планктоном, и перед светлыми очами хозяина возникать не было никакой необходимости. Видели его от силы раз в день, да и то в окно, когда он в машину садился. Для нас он был хозяин с большой буквы, никто о любви с ним не помышлял. Милка‑то уж точно. А вот когда переехали и Берсеньев стал глаза мозолить, то там пройдет, то туда заглянет, Милка на него и запала. Принялась хвостом крутить. Все за этим наблюдали с большим интересом, гадая: выгорит или нет. В прошлом году на корпоративку по случаю Восьмого марта она явилась в красном платье и пошла в атаку.
Сама танцевать его пригласила, хватив коньячку, он тоже с коньячком перестарался, принялись зажигать на пару. После праздника их отношения сместились в сторону игривости. Улыбки, взгляды… Милка на седьмом небе, но расслабляться не спешила. Шеф у нас тусовщик знатный, мог подцепить в ночном клубе какую‑нибудь лахудру – и улыбочки улыбочками останутся. Ближе к лету Танька их в кабинете засекла. У шефа рожа багровая и галстук сбит на сторону, а у Милки титьки наружу, хоть она и поспешила засунуть их обратно. В общем, свершилось. А потом они уже и не прятались. Обедать вместе, с работы вместе, да и Людмила Михайловна принялась такие понты кидать, что стало ясно: отношения у них с шефом близки до оргазма.
– А что за понты? – спросила я.
– Ну… ты плохо знала свою подругу, если такие вопросы задаешь. Сразу дала понять, кто в доме хозяин. Запросто могла наорать, а если кто в ответ вякал, так грозилась уволить. Правда, Берсеньев никого не выгнал, но и ее на место ни разу не поставил. Делал вид, что ничего не замечает. Потом они решили пожениться, и ей удержу вовсе не стало. Потребовала себе отдельный кабинет и должность зама. Кабинет не получила, у нас и так народ теснится, пришлось нам с ней одним воздухом дышать, и замом ее не назначили. Хотя баба она толковая и вполне могла бы… Вместо этого Берсеньев предложил ей к свадьбе готовиться, и она все больше по салонам да магазинам бегала. В общем, когда Берсеньев вдруг запал на Чухонку, многие от души позлорадствовали. Не все коту масленица, то есть кошке, конечно.
– Про Чухонку как узнали?
– Так сама Милка и растрепала. Устроила ему скандал с битьем посуды. Какой там, на хрен, Шекспир! Народ притих и затаился. Я Милке, конечно, сочувствовала, обидно все‑таки, поймала жар‑птицу, и нате вам… К тому же ко мне она всегда относилась дружески, если и орала, то по делу. У меня память плохая, что‑нибудь да забуду, а запишу на бумажке, так бумажку потеряю… Все ждали, шеф ее погонит, но он терпел. Берсеньев у нас из тех, кто физически не может сказать слово «член» матом и женщину обидеть тоже не может. Вот так мы и жили… – вздохнула Верка.
– Скандалы – это понятно. Но не всегда же она скандалила. Она тебе ничего не рассказывала про нового знакомого по имени Миша?
– Нет. Менты о нем тоже спрашивали. Ни о каком Мише я не слышала. Но кто‑то у нее точно был.
– Откуда знаешь?
– Как‑то она вдруг стихла. С Берсеньевым по имени‑отчеству, работала за двоих, а глаза горят. Вдруг задумается и улыбается так, точно ее мужик оглаживает. Я, конечно, с вопросами полезла, да без толку. Один раз, когда я особо домогалась, Милка сказала, что надежды не теряет на близкое счастье с Берсеньевым.
– А ничего странного ты не замечала? Может, звонил ей кто?
– Ну, звонят у нас постоянно. А странного… она с собой диктофон начала таскать.
– Диктофон? – насторожилась я.
– Ага. Маленький такой, но я заметила. Спросила, зачем ей, а Милка разозлилась. И стала его прятать.
– Думаешь, она компромат на Берсеньева собирала? – почесав за ухом, спросила я.
– Такая мысль мелькнула, но… – Верка развела руками.
– Чего «но»? – поторопила я.
– Откуда компромату взяться? Не знаю, что у Берсеньева на личном фронте, а здесь у нас все чисто. Работаем по договорам, налоги платим до последней копейки, реши Милка продать секреты конкурентам, то и тут полный облом – и секретов нет, и конкурентами не обзавелись. Фирма у нас надежная, но бешеных денег здесь не крутится. К тому же финансами Митя Новосельцев ведает, зануда страшный, помешанный на законности, каждую цифру сто раз проверит, сам в дерьмо не полезет и другим не даст.