- Они неспящие.
Кейджер покачал головой чему-то удивительному.
- Это совсем не главное. Они здесь творят, переворачивают всю "Бездну", совершают невозможные ходы. Потому что они беспощадны. И они видят что-то такое, чего мы не видим. Они были там, где не были мы, и поэтому обладают особым знанием. Как тогда, в Японии.
Он дотронулся до руки Парка концом расчески.
- Но им нужно сфокусироваться. Чтобы иметь возможность создавать.
Он открыл клапан сумки.
- У меня нет пятнадцати тысяч долларов.
Кейджер сунул в сумку руку, а другой рукой помахал в воздухе.
- Клуб, он вдыхает и выдыхает деньги. То, что поступает в него, расходится в разные стороны, чтобы здесь продолжалась жизнь; что остается, возвращается обратно. Я не могу прерывать этот поток. Если я прерву его, я задушу то, что здесь происходит. Остановлю сердце клуба. Этого я не сделаю.
Он поискал что-то в сумке, что-то большое и тяжелое, оно перекатывалось с места на место. Потом показал на зрителей, которым Тадж разливала последние капли саке.
- Вот эти парни, они заплатили, чтобы увидеть нечто особенное. Они заплатили, чтобы увидеть, как творят художники. Они пришли сюда, чтобы увидеть, как на их глазах пишется легендарная история. Все, что они платят, идет на поддержание этой комнаты и ее работы, в том числе оплату команде за мастерство. Вся прибыль, которую я получаю, записывая их квесты, тоже возвращается сюда же. Так мы выходим на ноль.
Он поправил волосы.
- Сегодня они должны выступить. Им нужен шабу. Чтобы это получилось.
Его другая рука показалась из сумки.
- Вот что я могу тебе предложить, Парк.
Он положил сомкнутый кулак на стойку, пальцы охватывали какой-то небольшой цилиндр.
Парк увидел, как пальцы раскрываются, моргнул и отнял руку от дракона, отпуская его к Кейджеру, который улыбнулся, очень осторожно взял дракона, поднялся и подошел к неспящим игрокам.
- Бандолерос! Сегодня мы на коне!
Парк не смотрел, как они взломали дракона, положили обломки в стеклянные трубки, зажгли чистый китайский кристаллический метамфетамин и втянули ароматический дым. Его глаза не отрывались от белого флакончика на стойке, снова и снова перечитывали этикетку, чтобы убедиться, и потом уже сжать аккуратно завернутую в бумагу, где прежде был дракон, "дрему" в ладони.
Глава 12
Фамильная семейная бессонница и неспящий прион разительно отличаются друг от друга. Самые существенные из их многочисленных отличий - это то, что семейная бессонница является генетическим расстройством, полученным по наследству, а НСП распространяется различными путями.
Почти бессмертный, если так можно сказать о чем-то, что вообще не является живым в полном смысле слова, неправильно сформированный белок, который взаимодействует со здоровыми белками и поражает их так, что они преображаются в такую же злокачественную форму, как у него самого, можно получить по наследству. Но также его можно передать при обмене жидкостей, случайно употребить в пищу, если он присутствует в зараженном мясе или, при сильной концентрации в воздухе, вдохнуть.
А еще его можно набрать в шприц и впрыснуть.
Если есть такое желание.
Вторая существенная разница между ними состоит в том, что при семейной бессоннице человек лишается сна, когда белок уже проделает свою работу, сформирует амилоидные бляшки, буквально проедая дыры в мозгу, оставляя звездчатые астроциты.
При НСП бессонница не медлит месяцы, а то и годы на фоне других симптомов, как это бывает при семейной бессоннице, но почти всегда является первым безусловным признаком того, что человек заражен. Можно легко и быстро освободить пространство вокруг себя, лишь упомянув, что в последнее время плохо спишь.
Отсутствие сна, нехватка отдыха для ума и тела - это последний кинжальный удар, который наносит фатальная семейная бессонница. К тому времени она уже успеет проесть огромные дыры в мозгу, оставив после себя изъеденный воронками ландшафт, и один из побочных эффектов этого - потеря сна. Когда больные семейной бессонницей теряют сон, конец наступает довольно быстро, хотя и не менее гротескно. В судорогах, покрытая болячками, в испарине, с гримасой на лице, с гомеостатическими функциями организма, всеми так или иначе пораженными, жертва семейной бессонницы теряет способность общаться, может утратить ощущение себя, но никогда не перестает чувствовать. И чем дальше гниет тело, тем более опустошительными становятся разрушения, так что традиционные болеутолители уже не годятся. Химические рецепторы больше не воспринимают успокоительные средства, которые могли бы притупить мучения.
И это, без всякой иронии, адский способ умереть.
НСП отчасти еще хуже.
Главным образом из-за того, что у него уходит больше времени на то, чтобы закончить свою работу. НСП поселяется в здоровом организме и начинает процесс конформационного влияния, из-за которого белки мутируют, и он атакует таламус напрямую. Жилище сна, таламус также является переключающей станцией, которая обеспечивает коммуникацию и телеметрию внутри мозга, ключевой целью, куда направится мозговой террорист, если у него есть только одна бомба. Подорвав ее, этот террорист добьется особого успеха в достижении своей конечной цели. Ибо нет ничего столь же ужасного, как потеря сна. Она создает фантомы и подозрения, заставляет человека сомневаться в своих способностях и суждениях и со временем разлагает организм изнутри.
Даже если бы НСП входил в тело в шапке с прорезями для глаз и поясе с пластиковой взрывчаткой, он бы не мог добиться большего успеха. После взрыва вместо поражающих элементов он разбрасывает собственные копии. Копии выстраиваются в цепочки, воспроизводятся, и таламус забывает, как спать. Телу и разным областям мозга рассылаются сигналы с приказами, что и когда делать, но они безнадежно искажены. И покоя нет.
Как только бомба взорвана, в результате лишения сна инфраструктура организма начинает деградировать. Однако большая часть мозга остается нетронутой. Ночи беспокойного сна превращаются в многочасовое бодрствование, глядение в потолок, прореженное периодическими внезапными погружениями в глубокий сон, из которых человека резко выдергивают к поверхности мучительно четкие видения. Потом переход к бесконечному хождению, беспощадному переключению каналов в предрассветные часы, бесцельной езде в никуда. И уже невозможно утешить себя никаким отрицанием, наступает полная бессонница, шаркающее хождение в рядах неспящих миллионов, не ложащихся до утренней зари.
Которая не всегда наступает.
Я глядел на них в бликах стеклянного фасада спортивного Стэйплс-центра, а они блуждали и бродили по "Полуночному Карнавалу".
Несмотря на жажду развлекаться и отвлекаться, профессиональные игры уже не проводились. Во всяком случае, не с тем размахом, как раньше.
В какой-то момент спортивные лиги и владельцы клубов осознали, что незараженные болельщики боятся собираться в замкнутом пространстве огромных стадионов с десятками тысяч людей, значительную долю которых статистика обрекала быть носителями НСП. Прибавьте к этой боязни вполне естественное нежелание находиться в таком месте, когда отключится электричество, что происходило все чаще, и вам уже нетрудно найти в онлайновых билетных кассах удивительно выгодные предложения.
Но все окончательно пошло прахом только после того, как НАХи устроили теракт на стадионе "Ригли-Филд". В тот день уже не мячи падали на Уэйвленд-авеню.
Лигам понадобилось не больше недели, чтобы "временно приостановить деятельность". Было решено, что, как только все утрясется, сезонные игры, остановленные в самой середине, возобновятся. В худшем случае через несколько месяцев. Однако и ближе к концу второго потерянного сезона не было никаких признаков того, что арены и стадионы откроются в обозримом будущем.
Как ни странно, по всей Южной Америке и Азии футбольные стадионы по-прежнему полнились болельщиками. Футбол наконец-то начал приобретать массовых зрителей и поклонников в США, хотя руководители телекомпаний уже отчаялись в том, что это когда-нибудь случится. Поговаривали, что даже в Великобритании, почти сразу же изолированной, когда НСП сочли коровьим бешенством, на стадионы по-прежнему набивались толпы ради матчей или все более неистовых бунтов. И то и другое выкладывалось в Интернет в пиратских роликах, привлекая болельщиков к командам и фанатов к самым буйным клубам.
Лишившись своих обычных арендаторов, притом что торговля тоже немного поутихла, Стэйплс-центр совсем было пришел в ветхость, но тут появился "Полуночный Карнавал". Впервые он возник в качестве открытого рынка в той части инфраструктуры, которой обросли новые границы трущоб, когда они вырвались за привычные пределы выше Седьмой улицы и восточнее Мейн, поглощая офисные кварталы, которые постепенно пустели из-за банкротств и отчуждения заложенной недвижимости. Ряды бездомных разбухали, поскольку каждая неделя приносила новые огненные бури, оползни или погромы, когда жители какого-либо района избавлялись от тех, кого сочли нежелательными в своем округе. Ясно, что такая плотность населения, которая создалась от Аламеды до Харбор-Фриуэй, от Санта-Моники до Третьей Восточной улицы, всего в нескольких кварталах от Управления водоснабжением и электричеством и муниципального и окружного судов, предоставляла возможности для коммерции.
Водители автолавок с тако, опытные кладоискатели в мусорных баках, предприимчивые огородники с домашними овощами, выращенными на просторных дворах, бродячие актеры и музыканты, врачи-мексиканцы, чьи медицинские лицензии годами бесполезно валялись с тех пор, как они пересекли границу северного соседа, заводчики котов и собак, которые на собственной шкуре узнали, что дурнота при мысли, откуда берется мясо, лечится единственным лекарством - настоящим голодом, торговцы трофеями, добытыми в заброшенных "замках" Внутренней империи, шашлычники с бочками из-под нефтепродуктов, специалисты по массажу шиацу, механики, умеющие разбираться в механизмах, изобретенных прежде воцарения кремниевых чипов, продавцы нелегально откачанного биодизеля и нефильтрованного контрабандного масла, карманники и шлюхи, самогонщики с талантом к перегонке едкого алкоголя из кукурузных початков и картофельных очисток, всякого рода вышибалы и доморощенная охрана, которые присматривали за всеми ними, сохраняя мир или начиная войну, в зависимости от того, кто заплатил или, наоборот, не заплатил.
Естественно, город не мешал им гнить. И не менее естественно, как только все пришло в некое состояние постоянства, которое нельзя было разрушить ничем, кроме бульдозеров (этот вариант отстаивал один член городского совета, которого вскоре после того на ходу выбросили, частично выпотрошив, из открытой двери машины у подъезда приемного отделения больницы Кинг-Харбор), город взялся регулировать и облагать налогом новый взрыв свободной торговли. В дальнейшем это привело к строительству ограды, плате за допуск на рынок и массовой передислокации бывших парковщиков, которые, под угрозой вымирания из-за ненужности, пошли служить билетерами. В самых крайних ситуациях им оказывал содействие небольшой контингент спецназовцев, которые время от времени показывались из своего трейлера, чтобы пострелять в воздух, утихомирить нередкий бунт, который угрожал разразиться каждый раз, как город повышал цену на билеты. Предприимчивые посетители обходили забор, чтобы найти одну из многочисленных дыр в сетке, появлявшихся ежедневно. Дыр всегда было больше, чем могла или, из соображений собственного благополучия, хотела починить команда замученных ремонтников.
"Аншульц энтертейнмент груп" тоже увидела возможности для бизнеса и не упустила их, возведя своего рода крытую пристройку к рынку внутри Стэйплс-центра. Там предлагались намного более дорогие и качественные товары и услуги; было много места, водопровод; функционировали если не кондиционеры, то хотя бы вентиляционная система; охраны было больше, и она меньше занималась рэкетом; так что все сооружение утешительно напоминало торговый центр. Вдобавок там часто спонтанно начиналось веселье, вырываясь из арендованных трущобниками роскошных люксов или возникая в проходах между прилавками, когда диджеи, управлявшие системой громкой связи, ставили какую-нибудь особенно заводную песню.
Сначала только отдельные зоны обоих рынков продолжали работу за полночь, но чем больше и больше неспящих привлекали огоньки свечей, дровяные грили и импровизированные бары, построенные из шлакоблоков и выброшенных столешниц из огнеупорной пластмассы, тем больше и больше магазинов стали продлевать часы работы. За считаные месяцы ночная торговля на рынке начала обслуживать особую демографическую группу неспящих, сегмент населения, у которого, как правило, почти или совсем не было необходимости держаться за ценное имущество в личном владении.
Откуда взялось название "Полуночный Карнавал" - неизвестно. И хотя в нем содержится намек на веселье, для большего соответствия реальности лучше вспомнить зловонный запах летних ярмарок, беззубых участников карнавала и всегдашнюю жирную липкость, которая неприятно покрывала ладони к концу дня.
Честно говоря, я понятия не имею, почему мне нравится это место.
Винни Рыба торговал с задней части навечно обездвиженного "шевроле-эль-камино" последней модели. Открученная задняя дверь, уложенная на уровне пояса на штабель упаковочных ящиков из-под молока, подпертых обломками бетона, служила ему для разделки рыбы и обслуживания покупателей. Стоя за этим импровизированным прилавком, он залезал в один из примерно дюжины ледников, уставлявших открытое лоно "эль-камино", и доставал паралабракса, калифорнийского карася, скумбрию, изредка бычью акулу, желтохвоста или мурену, потрошил, чистил, отделял от костей или разделывал на филе по желанию клиента.
Шатающийся гриль "Уэбер" приютил три литых железных сковороды, которые Винни время от времени сбрызгивал оливковым маслом и кидал в них пригоршни мидий, корюшек и скальных креветок. Обернув влажной тряпкой руку, он встряхивал моллюсков, ракообразных и рыб, посыпал солью и перцем, ждал, пока раковины раскроются, корюшка покроется хрустящей корочкой, а креветки порозовеют, и потом вываливал их в толстые газетные кульки с датами за прошедшие два года, украшал половинкой лимона, приличной порцией приготовленного женой соуса тартар и белой пластиковой вилко-ложкой.
Я сидел возле прилавка на перевернутом вверх дном ведре и наблюдал, как он передает один из таких кульков пузатому камбоджийцу, которому он платил свежей рыбой, чтобы тот сидел на крыше "эль-камино" с отпиленной битой "Луисвилль Слаггер" на коленях и выглядывавшей из-за пояса рукояткой "смит-и-вессона" в исполнении "магнум-эрлайт" 41-го калибра. Охранник был всего на несколько лет младше меня, лысый, со шрамом от уха до уха, такая рана Должна была его убить. Он выжал лимон на свой обед и стал отправлять его в рот, кусок за куском, ни на секунду не переставая оглядывать клиентов и скопище народа вокруг.
Винни опустил мясной крюк для туш в одно из ведер, вытащил полуметрового паралабракса и выставил его перед крупной абуэлой из Сальвадора в сопровождении похожего на тощую собаку подростка с татуировками банды Мара Сальватруча на шее. Он смотрел на камбоджийца примерно с таким же выражением лица, с каким его бабуля смотрела на мертвую рыбину. Она провела пальцами по ее боку сверху вниз, поднесла их к носу и понюхала, тут же покачала головой и громко, по-испански стала жаловаться на цену, которую Винни написал ей мелом на куске сломанной грифельной доски перед прилавком.
Винни ограничился тем, что бросил рыбу обратно в лед, поднял с решетки сковороду, встряхнул содержимое и кивнул следующей покупательнице, молодой китаянке-домохозяйке, которая тут же попросила паралабракса, вполне безупречного. Бабуля тут же подняла протестующий вой и заявила, что она первая имеет право на него. Внук-бандит сделал движение в сторону домохозяйки, и камбоджиец соскользнул с крыши "эль-камино" с недоеденным обедом в одной руке и обрезанной битой в другой. Мальчишка встал в позу, подбородок вперед, руки в боки, но тут бабуля уцепила его за локоть, что-то прошипела в ухо и потащила прочь с дороги кривоногого камбоджийца. Они оба исчезли в толпе, оставив за собой след из угроз и посулов малолетнего бандита расквитаться за неуважение к его бабушке.
У него были все основания заботиться о бабушке, ведь она, безусловно, только что спасла его от серьезного увечья. Глядя на камбоджийца, который осторожно положил обед на крышу, перед тем как снова залезть на свою сторожевую вышку, я был уверен, что она так же ясно, как и я, распознала угрозу, исходящую от ветерана эскадронов смерти. Вероятно, ей вспомнилось выражение на лицах солдат и полицейских Национального республиканского альянса; оно было почти таким же на лице бывшего красного кхмера.
Винни продал спорную рыбину китаянке, в последний раз встряхнул сковороду, вывалил ее содержимое в бумажный сверток и вручил мне мой обед, от которого поднимался пар, а масло и сок из моллюсков уже просачивались через газету.
Я бросил в рот корюшку, ее кожица лопнула, мягкая плоть почти таяла на языке, крошечные косточки хрустели.
Миг совершенства. Если бы не убийца на крыше машины.
Мы двое, так близко друг от друга - это было серьезное нарушение мирового равновесия. Но таким уж стал мир. Нередко две пары рук, на которых было столько крови, встречались за обедом в одном и том же заведении. И с каждым уходящим днем такие встречи будут случаться все чаще. Нас станет больше. Такова жизнь.
Печальный мир.
Винни воспользовался перерывом в очереди покупателей, чтобы достать из ледника банку мексиканского пива "Текате", открыл ее, обошел прилавок и опустился на другое ведро.