Мне потребовалась минута, чтобы вынести вердикт. На листке блокнота я набросал несколько цифр: 600 долларов за
вычетом федерального подоходного налога в размере 153 долларов 75 центов, подоходного налога штата в размере 33 долларов и налога на социальное
обеспечение в размере 23 долларов 88 центов. Потом я достал из ящика туалетного столика чековую книжку, выписал чек на свое имя на 389 долларов
37 центов и протянул его Вулфу вместе с ручкой. Вулф подписал его и вернул мне.
- О'кей, - сказал я, - слушаю ваши указания, сэр. Что может быть лучше, чем ткнуть носом Гила Хейта в дерьмо?
- Не знаю. Пора спать. Завтра покажет. На следующий день, то есть в пятницу, испортилась погода. На восточных склонах Скалистых гор летом
очень солнечно. В июле выдалось всего три дня, когда наезднику следовало побеспокоиться о пончо. В пятницу утром я отправился в Тимбербург,
вернулся уже после ланча, а потом около пяти поехал в Лейм-Хорс, чтобы купить “Монро Каунти Реджистер”, и все время лил мерзкий и нудный дождь.
Я вовсе не ставлю Вулфу в вину, будто он нарочно тормозил дело. Документы, адресованные “Всем, кого это касается”, отпечатанные на официальных
бланках прокуратуры и подписанные Джессапом - по одному на каждого из нас, - устраняли все препятствия, но я согласился, что лучше подождать,
пока “Реджистер” разнесет эту новость.
Мы ужинали на кухне, поскольку по-прежнему шел дождь и на веранде у ручья было холодно и сыро. Экземпляр еженедельника Лили лежал на полке:
вероятно, она считала, что Мими следует знать о новом статусе двух ее гостей. Вторая парочка тоже видела газету. Когда мы с Вулфом вошли, Диана,
сидевшая за столом в центре, перестала накладывать себе на тарелку и посмотрела на нас так, будто никогда прежде не видела, а Уэйд сказал:
- Поздравляю! Вот уж не думал, что вы настолько знамениты, И когда же вы приметесь за дело?
Я ответил, что не раньше, чем отужинаем, поскольку за едой никогда о делах не говорим. Мы с Вулфом решили не сообщать Лили о том, что я
звонил Солу. Ей стало бы неудобно оттого, что прошлое двух ее гостей расследуется двумя другими гостями, а если Сол ничего не откопает, тогда ей
и знать об этом не обязательно. Я и сам чувствовал себя несколько неловко, когда передавал Диане соль или спрашивал Уэйда, как продвигаются дела
с планом книги. Вероятно, такую же неловкость испытывал и Вулф. Конечно, что касается их, наши угрызения совести были напрасны - они хорошо
знали, что, имей они какой-то шанс оказаться замешанными в этом деле, их бы заподозрили в первую очередь. Можно было поставить один против
десяти миллионов, что Сол ничего не найдет, но если это все-таки случится, вот тогда и возникнет проблема поведения, которой не касается Эми
Вандербилт. Тем временем, доедая баранью ногу, зеленую фасоль (из холодильника), хлеб от миссис Барнс, помидоры, пирог с черникой, я с
удовольствием наблюдал за тем, как Диана пытается решить, следует ли ей изменить манеру поведения с нами, и если да, то каким образом. Уэйд уже
принял решение. Для него мы по-прежнему оставались такими же гостями, как и он сам, с которыми можно говорить на разные темы, скажем, о бейсболе
(со мной) или о структурной лингвистике (с Вулфом).
Ярко полыхавший в гостиной камин притягивал к себе, и все шли к нему с чашечками кофе. Мы же с Вулфом прошли в его комнату, чтобы, как
полагал я, обсудить, чем лучше всего заняться на следующий день. Однако Вулф, войдя в комнату, не направился по своей привычке к креслу у окна,
а остановился посередине комнаты и спросил:
- У мистера Фарнхэма есть телефон?
- Конечно.
Ярко полыхавший в гостиной камин притягивал к себе, и все шли к нему с чашечками кофе. Мы же с Вулфом прошли в его комнату, чтобы, как
полагал я, обсудить, чем лучше всего заняться на следующий день. Однако Вулф, войдя в комнату, не направился по своей привычке к креслу у окна,
а остановился посередине комнаты и спросил:
- У мистера Фарнхэма есть телефон?
- Конечно.
- Он мог видеть газету?
- Вероятно.
- Позвони ему. Скажи, что мы хотим приехать и побеседовать с ним и со всеми остальными.
- Утром?
- Сейчас.
Тут я чуть не сморозил глупость. Раскрыл было рот, готовый произнести: “Дождь же идет”, но тут же закрыл его, не дав словам сорваться с
языка. Привычка - вторая натура, и я не исключение. Не раз в плохую погоду Вулф жалел меня и не отправлял даже по срочному поручению, а чтобы
его самого выгнать из дому в дождь или в снег, требовалось что-то из ряда вон выходящее, например, экземпляр какого-то нового вида орхидеи.
Очевидно, сейчас случай был особый, поэтому я без единого слова прошел в гостиную и направился к столику с телефоном. Набрал номер, и после
четырех продолжительных гудков трубку, наконец-то, взяли.
- Билл? Арчи Гудвин.
- Хелло! Я вижу, вам выдали бляху.
- Нет, не бляху, а всего лишь клочок бумаги. Очевидно, вы читали “Реджистер”?
- А как же. Теперь полетят перья, да?
- Надеемся. Если вам удобно, мы с мистером Вулфом хотели бы заскочить и побеседовать с вами и вашими людьми. Особенно с Сэмом Пикоком.
Неплохой способ провести дождливый вечер, а?
- Почему “особенно с Сэмом”?
- Человек, который обнаружил тело, всегда на особом счету. Другие, естественно, тоже. Мистер Вулф хочет поговорить с людьми, которые лучше
всех знали здесь Броделла. О'кей?
- Что за вопрос? Мистер Дюбуа сам только что сказал, что хотел бы побеседовать с Вулфом. Приезжайте.
Билл положил трубку. Лили, Диана и Уэйд сидели у камина спиной ко мне и смотрели телевизор, когда я спросил Лили, можно ли нам взять
машину, чтобы съездить к Фарнхэму. Она без всяких вопросов или комментариев сказала “разумеется”, и я пошел к себе в комнату, чтобы прихватить
пончо.
Я сроду не видел Вулфа в пончо с капюшоном, у Лили же пончо были ярко-красные, причем все одного размера. На Вулфа пончо еле налезло, и он
казался в нем очень веселым - лицо, правда, было довольно мрачным. Выражение его не изменилось, когда, оставив машину под елями на ранчо
Фарнхэма, мы, подсвечивая фонариком, прошлепали по лужам, и я постучал в дверь. Открыл ее Билл Фарнхэм.
Кроме Фарнхэма в комнате находились шестеро: трое мужчин и женщина сидели за карточным столом у камина, а еще двое мужчин стояли, наблюдая
за игрой. Вулф прошел в комнату, остановился в четырех шагах от них и сказал:
- Добрый вечер! Мистер Гудвин рассказывал мне о вас. - Он кивнул женщине. - Миссис Эмори.
Затем кивнул мужчине напротив нее - круглолицему, широколобому, давно начавшему лысеть:
- Доктор Роберт Эмори из Сиэтла.
Кивок в сторону сорокалетнего мужчины с широкими плечами и квадратным подбородком, который явно не мешало бы побрить:
- Мистер Джозеф Колихэн из Денвера.