Шли бы эти фрицы в жопу!
Эдди подошел к двери и крикнул:
- Эй, Майер, побыстрее! - и повернулся к Моске. - Очень может быть, что она сейчас там внизу организовала себе коротенький трах с Йергеном.
Она это любит.
На лестнице послышались шаги.
Она вошла с охапкой постельного белья, за ней Йерген. В руке он держал молоток, в зубах - гвозди. Это был невысокий худощавый немец средних
лет, в самом расцвете сил, одетый в комбинезон и американскую армейскую рубашку. От него веяло спокойной уверенностью и достоинством, которые
могли бы вызвать к нему уважение и доверие, если бы не сеточка морщинок в углах глаз, придававших его лицу лукавое и хитроватое выражение.
Он обменялся рукопожатием с Эдди Кэссином и протянул руку Моске. Моска из вежливости пожал ему руку. Отношения между местным населением и
оккупационными войсками становятся все более дружелюбными, подумалось ему.
- Я тут мастер на все руки, - сказал Йерген.
Он произнес эту фразу с нескрываемым самодовольством. - Когда вам что-то понадобится сделать или починить, зовите меня.
- Мне нужна кровать пошире, - сказал Моска, - какая-никакая мебель, радиоприемник и еще кое-что, о чем я потом скажу.
Йерген расстегнул нагрудный карман рубашки и вынул карандашик.
- Конечно, - сказал он поспешно. - Эти комнаты очень плохо обставлены. Согласно смете. Но я уже помог многим вашим товарищам. Большой или
маленький радиоприемник?
- Сколько это будет стоить? - спросил Моска.
- От пяти до десяти блоков сигарет.
- Деньгами, - сказал Моска. - У меня нет сигарет.
- Американскими долларами или купонами?
- Чеками.
- Вот что я вам скажу, - начал Йерген медленно. - Я вижу, вам нужен здесь радиоприемник, настольные лампы, четыре-пять стульев, кушетка и
большая кровать. Я вам все это достану, а о цене поговорим потом. Если у вас сейчас нет сигарет, я подожду. Я деловой человек и знаю, кому
следует давать кредит. К тому же вы друг мистера Кэссина.
- Ну и отлично, - сказал Моска. Он разделся до пояса и достал из спортивной сумки полотенце и мыло.
- Если вам надо будет что-то постирать, пожалуйста, скажите мне, я дам поручение горничной. - Фрау Майер улыбнулась. Ей понравился его
длинный мускулистый торс с неровным белым шрамом, тянущимся, как она предположила, до самого паха.
- Сколько это будет стоить? - спросил Моска. Он раскрыл чемодан и достал оттуда свежую смену белья.
- Ничего платить не надо. Давайте мне раз в неделю пару плиток шоколада, и, я уверена, горничные будут довольны.
- Ладно, - сказал Моска нервно и обратился к Йергену:
- Постарайтесь завтра же принести мне все это.
Когда оба немца ушли, Эдди покачал головой с печальным упреком:
- Времена изменились, Уолтер. Оккупация вошла в новую фазу. Мы обращаемся с людьми вроде фрау Майер и Йергена с уважением, здороваемся с
ними за руку и всегда угощаем их сигаретой, когда обсуждаем с ними дела. Они могут оказать нам немало услуг, Уолтер.
- К черту! - сказал Моска. - Где тут туалет?
Эдди отвел его по коридору в ванную. Это было огромное помещение с тремя умывальниками и гигантской ванной.
Это было огромное помещение с тремя умывальниками и гигантской ванной. Около унитаза стоял столик,
заваленный журналами и американскими газетами.
- Высший класс! - сказал Моска и стал умываться.
Эдди, сев на стульчак, ждал, пока он помоется.
- Ты приведешь свою подружку сюда? - спросил Эдди.
- Если найду и если она захочет, - ответил Моска.
- Пойдешь к ней сегодня?
Моска насухо вытерся и вставил лезвие в бритвенный станок.
- Да, - ответил он и взглянул на полуоткрытое окно: там догорал последний луч заката. - Постараюсь. Схожу на разведку.
Эдди встал и пошел к двери.
- Если не сложится, зайди к фрау Майер, когда вернешься, выпьем по маленькой. - Он хлопнул Моску по плечу. - А если сложится, то увидимся
завтра утром на базе. - И вышел.
Оставшись один, Моска почувствовал огромное искушение не добриваться, а вернуться к себе в комнату и завалиться спать или подняться к фрау
Майер и весь вечер пить с Эдди. Он почувствовал сильное нежелание куда-то идти искать Геллу - он опять мысленно назвал ее по имени, - но усилием
воли заставил себя все-таки покончить с бритьем и причесался. Он подошел к окну и распахнул его. В переулке внизу никого не было. Но вдали, в
догорающем отблеске заката, он увидел женщину в черном, которая бродила среди развалин и рвала молодую траву. У нее уже была целая охапка. А
чуть ближе к зданию общежития он заметил семейство из четырех человек - мужчину, жену и двух ребятишек. Они возводили стену, которая уже была не
меньше фута высотой.
Мальчики приносили из тачки обломки кирпичей, которые они привезли из разрушенного центра города, а мужчина и женщина подгоняли их друг к
дружке в кладке. Эта сценка рядом со скелетом дома запечатлелась в памяти Моски. Последний лучик дня догорел, и люди превратились в темные
пятна, движущиеся на фоне абсолютного мрака. Моска вернулся к себе в комнату.
Он достал из чемодана бутылку и сделал большой глоток. Он тщательно подбирал одежду, думая при этом: "Она впервые увидит меня не в военной
форме". Он надел светло-серый костюм и белую рубашку-апаш. Оставив все как есть - раскрытый чемодан, разбросанные по полу вещи, бритвенные
принадлежности на кровати, - он глотнул еще раз из бутылки, сбежал вниз по лестнице и окунулся в теплую летнюю ночь.
Моска сел на трамвай, и кондуктор попросил у него сигарету, тут же признав в нем американца.
Моска дал ему сигарету и стал внимательно всматриваться в каждый встречный трамвай, думая, что она, может быть, едет сейчас куда-нибудь в
одном из них. Всякий раз, когда ему чудилось, что он ее заметил, у него начинало сильно биться сердце и все внутри напрягалось: в какой-то миг
он видел ее затылок - или это только казалось, и он понимал, что обознался.
Сойдя с трамвая и идя по знакомой улице, он не мог вспомнить ее дом и вынужден был сверяться по списку имен жильцов у каждого подъезда.
Он ошибся лишь единственный раз, потому что, подойдя ко второму дому, показавшемуся ему знакомым, сразу увидел ее имя в списке. Он
постучал, подождал какое-то время и снова постучал.
Дверь отворилась, и из бледного полумрака коридора выступило лицо старушки-домоправительницы. Он узнал ее. Седые волосы аккуратно уложены в
пучок, черное платье, на плечах шерстяная шаль - все это придавало ей вид типичной старухи, олицетворяющей вселенское горе.