Я совсем ничего не мог сказать, а Джим - он тоже
помолчал немного, а потом и говорит:
- Ну, теперь, по-моему, все в порядке: уж если и они не знали, так нам,
беднягам, и пробовать нечего разбираться. А раз это наш долг, мы должны
взяться его исполнить и постараться как следует. Но, по правде говоря, мне
так же жалко этих язычников, как и вам самому, масса Том. Очень трудно
убивать людей, которых ты не знаешь и которые тебе ничего плохого не
сделали. Вот в чем дело-то. Если б мы пришли к ним - мы все трое - и
сказали, что мы голодны, и попросили чего-нибудь поесть, может, они такие
же, как все другие люди, как вы думаете? Уж наверное они накормили бы нас,
и тогда...
- Что тогда?
- Я, масса Том, вот как понимаю. Ничего у нас не выйдет. Мы не сможем
убивать этих несчастных чужеземцев, которые ничего худого нам не делают,
до тех пор, пока мы не поупражняемся, - я это точно знаю, масса Том,
совершенно точно. Но если мы возьмем парочку топоров - вы, и я, и Гек - и
переправимся через реку нынче ночью, когда луна скроется, и вырежем ту
больную семью, что живет возле Снай, и подожжем их дом, и...
- Ох, заткнись же ты наконец! У меня просто голова заболела. Не хочу я
больше спорить с дураками вроде тебя и Гека Финна. Вечно вы не о том
говорите, и не хватает у вас мозгов понять, что нельзя судить о чистом
богословии с точки зрения законов об охране недвижимого имущества.
Но вот это уж было несправедливо со стороны Тома. Джим ничего худого не
хотел сказать, и я тоже. Мы ведь отлично знали, что мы не правы, а он
прав, и просто хотели уразуметь, в чем тут суть, вот и все. И единственная
причина, почему он не мог объяснить все так, чтобы мы поняли, - это наше
невежество, да, да, и тупость, я этого вовсе не отрицаю, да только разве
мы в этом виноваты?
Но он и слушать больше не стал, сказал только, что если бы мы захотели как
следует взяться за это дело, тогда он, Том, наорал бы тысчонку-другую
рыцарей, заковал их с ног до головы в стальные латы, назначил меня
лейтенантом, Джима маркитантом, сам принял верховное командование, смел
всю шайку язычников в море, словно стаю мух, и в ореоле славы прошел бы
триумфальным маршем по всему свету. Но уж если у нас не хватало разума
воспользоваться этим случаем, он больше никогда нам ничего такого
предлагать не станет. И не стал. Уж если он вобьет себе что-нибудь в
голову, его ни за что с места не сдвинешь.
Ну да я на него не обиделся. Я человек миролюбивый и никогда не ссорюсь с
людьми, которые мне ничего не сделали. Я так рассудил: если язычнику
ничего не надо, то и мне ничего не надо. Ну и дело с концом.
Том взял этот план из книги Вальтера Скотта"Крестовые походы описаны
Вальтером Скоттом в романах "Талисман" (1825) и "Граф Роберт Парижский"
(1832)" - он вечно ее перечитывал. По-моему, это довольно-таки дикий
план, потому что ему бы ни за что не удалось набрать столько людей, а если
бы даже и удалось, то его бы наверняка разбили в пух и прах.
Я взял эту книгу, прочел все, что там сказано, и, насколько я понял,
туговато пришлось большинству из тех, кто бросил свои фермы и отправился в
крестовый поход.
ГЛАВА II
ПОДЪЕМ ВОЗДУШНОГО ШАРА
Так вот, значит, Том придумывал один план за другим, но в каждом было
какое-нибудь слабое место, и ему приходилось их бросать. Наконец он просто
в отчаяние пришел.
Я взял эту книгу, прочел все, что там сказано, и, насколько я понял,
туговато пришлось большинству из тех, кто бросил свои фермы и отправился в
крестовый поход.
ГЛАВА II
ПОДЪЕМ ВОЗДУШНОГО ШАРА
Так вот, значит, Том придумывал один план за другим, но в каждом было
какое-нибудь слабое место, и ему приходилось их бросать. Наконец он просто
в отчаяние пришел. В это время газеты в Сент-Луисе много писали о
воздушном шаре, который должен полететь в Европу, а Том начал подумывать,
не отправиться ли ему туда посмотреть, что это за шар, да все никак не мог
решиться. Однако газеты не унимались, и тогда ему пришло в голову, что
если теперь не поехать, так, может, больше никогда не представится другого
случая увидеть воздушный шар. К тому же он узнал, что Нат Парсонс едет
туда, ну и, понятно, это решило дело. Ведь Нат Парсонс, когда вернется,
непременно станет хвастать, что видел шар, и тогда ему, Тому, придется
слушать да помалкивать, а уж этого он стерпеть не мог. Вот он и попросил
меня и Джима поехать вместе с ним, и мы поехали.
Шар оказался замечательный - огромный, с крыльями, лопастями и разными
тому подобными штуками, совсем непохожий на те шары, какие рисуют на
картинках. Он был привязан на краю города, на пустыре, в конце Двенадцатой
улицы, а кругом толпился народ, и все насмехались над шаром и над его
изобретателем - тощим, бледным малым, с глазами как у помешанного, - и все
утверждали, что шар не полетит. Изобретатель приходил в ярость, бросался
на них с кулаками и говорил, что они тупые скоты, однако наступит день, и
они поймут, что им довелось встретить одного из тех, кто возвышает народы
и создает цивилизацию, а у них не хватило мозгов это уразуметь. И тогда на
этом самом месте их собственные дети и внуки воздвигнут ему памятник,
который переживет века, а имя его переживет и самый памятник.
Тут народ снова начинал хохотать, орать и спрашивать, как была его фамилия
до того, как он женился, сколько он возьмет, чтобы больше так не
поступать, как звали бабушку кошки его сестры и разные тому подобные вещи,
какие обычно говорит толпа, когда ей попадется парень, которого можно
дразнить. Правду сказать, некоторые замечания были смешные и даже очень
остроумные, но все равно это несправедливо и не слишком благородно, когда
столько народу пристает к одному человеку, да притом когда все они такие
бойкие на язык, а он и ответить-то толком не умеет. Да и в сущности-то,
стоило ли ему огрызаться? Ему ведь от этого никакого проку, а им только и
надо - попался простак на удочку. Но все равно он тут ничего поделать не
мог - такой уж был человек. Он был славный малый, а газеты писали, что он
настоящий гений, но уж в этом-то он наверняка не виноват. Не могут же все
быть здравомыслящими, приходится нам быть такими, какие мы есть от
природы. Я так разумею: гении думают, что они все знают, и потому не
слушают ничьих советов, а всегда поступают по-своему и из-за этого все
люди их ненавидят и презирают. И ничего удивительного тут нет. Если б они
были поскромнее, прислушивались к тому, что люди говорят, да старались
научиться уму-разуму, то им же самим было бы лучше.
Та часть шара, в которой сидел профессор, была похожа на лодку. Она была
большая, просторная, и по бокам в ней стояли водонепроницаемые ящики. В
них хранились разные вещи, на них можно было сидеть, стелить постели и
спать. Мы забрались в лодку.