Слуги забрали их почти нетронутое ризотто, а они все еще обсуждали Цицерона.
Франка говорила о ненависти, которую римский мыслитель испытывал к Катилине и всему, что тот олицетворял; вспомнила, какое отвращение вызывал у Цицерона Марк Антоний; откровенно радовалась тому, что должность консула досталась все‑таки Цицерону; и поразила Брунетти, зарекомендовав себя прекрасным знатоком его поэзии.
Когда слуги убирали со стола тарелки со вторым блюдом – овощным рулетом – муж синьоры Маринелло сказал ей что‑то, чего Брунетти не расслышал. Франка улыбнулась и переключилась на супруга. Она продолжала беседовать с Катальдо до тех пор, пока не унесли десерт – кремовый торт, такой жирный, что он с лихвой компенсировал отсутствие в меню мяса.
Брунетти, вновь вынужденный включиться в светскую болтовню, перенес внимание на жену адвоката Роччетто. Она принялась рассказывать ему о недавнем скандале, в котором оказалось замешано руководство театра «Ла Фениче».
– …короче говоря, мы решили не продлевать наш
их уже ждет собственная лодка.
– Я вовсе не чураюсь пеших прогулок, – сказал он, – но сейчас уже поздно, да и погода на редкость промозглая, так что мы лучше отправимся домой по воде.
Разбившись на пары, гости нестройными рядами направились обратно в
, где стояла их лодка; Роччетто с женой жили всего в трех домах отсюда, так что пошли пешком; еще одна пара направилась в сторону Академии, со смехом отвергнув предложение Паолы проводить их.
Взявшись за руки, Брунетти с женой наконец пошли домой.
– Ну как тебе, весело было? – поинтересовался Брунетти, когда они проходили мимо университета.
Паола остановилась и посмотрела ему в глаза.
– Ты мне лучше скажи, – хладнокровно произнесла она, – что это вообще на тебя нашло?
– Прошу прощения? – Брунетти даже споткнулся.
– Ты просишь прощения за то, что не понял моего вопроса? Или за то, что весь вечер беседовал с Франкой Маринелло, игнорируя всех остальных?
– Но она читала Цицерона, – жалобно проблеял Брунетти, оробевший от напора жены.
– Цицерона? – оторопело переспросила Паола.
– «О государстве», и письма, и обвинительные речи против Верреса. И даже стихи, – ответил Брунетти.
Озябнув, он вновь взял жену за руку и пошел к мосту. Паола шла медленно, пока наконец на середине моста не остановилась вовсе. Не отпуская его руки, она повернулась к нему лицом:
– Надеюсь, ты понимаешь, что тебе повезло жениться на единственной в этом городе женщине, которой твои объяснения кажутся вполне логичными?
Брунетти не сдержался и хихикнул.
– Кроме того, я не скучала – интересно было смотреть на людей за работой.
– За работой?
– Именно, – кивнула Паола и принялась спускаться с моста. – Франка Маринелло работала, пытаясь впечатлить тебя своей начитанностью, – продолжила она, когда Брунетти ее догнал. – Ты работал, стараясь понять, как женщина с ее внешностью умудрилась прочесть Цицерона. Катальдо работал, желая убедить отца вложить в его предприятие деньги, а отец работал, решая, стоит ему это делать или нет.
– И во что он собирается вкладывать деньги твоего отца? – заинтересовался Брунетти, тут же забыв про Цицерона.
– В Китай, – ответила Паола.
–
– С чего это ему вдруг вкладывать деньги в Китай? – никак не мог угомониться Брунетти.
Паола наконец остановилась, как раз напротив столовой пожарной станции – в этот час она пустовала, и в воздухе не носились, как обычно, ароматы пищи.
– Почему именно Китай? – допытывался у нее порядком озадаченный Брунетти.
Паола покачала головой, словно не веря своим ушам, и огляделась вокруг.
– Кто‑нибудь, – воззвала она, – ну хоть кто‑нибудь скажет мне, кто этот мужчина? Иногда по утрам я вижу его в своей постели, но не может же он быть моим мужем!
– Паола, да хватит тебе! Скажи мне, и покончим с этим, – попросил Брунетти, уставший от бессмысленного разговора.
– Ты же по две газеты каждый день прочитываешь от корки до корки! И при этом не понимаешь, почему человеку вдруг захотелось вложить деньги в Китай!
Брунетти взял жену за руку и развернул в сторону дома.