– Вы в вашем Первом Каледонском едва ли не хуже всех! – прогремел он. – Вы совершаете настоящее преступление, когда переплачиваете за произведения молодых, еще не до конца раскрывшихся художников, которые сразу начинают воображать о себе невесть что…
Он ненадолго замолчал, чтобы перевести дух, потом снова хлопнул Майка по плечу.
– Тем не менее я не желаю, чтобы кто‑то нападал на моего юного друга… – Гиссинг сильнее сжал плечо Майка, и тот поморщился. – Особенно если он намерен угостить старика‑профессора пинтой виски.
– Ладно, мальчики, развлекайтесь, а я вас оставлю. – Лаура помахала всем троим свободной рукой. – И не забудьте: аукцион состоится ровно через неделю! – И с улыбкой, которая, как показалось Майку, была адресована персонально ему, она ушла.
– Ну что, «Вечерняя звезда»?.. – предложил Гиссинг.
Майк не сразу сообразил, что профессор имеет в виду винный бар, расположенный дальше по улице.
Бар «Вечерняя звезда», расположившийся в низком полуподвальном помещении, был отделан панелями красного дерева и обставлен коричневой кожаной мебелью. Гиссинг не раз утверждал, что находиться здесь – все равно что лежать в дорогом гробу. И все же после предварительных просмотров и торгов все трое частенько заходили сюда, чтобы, по выражению профессора, произвести «разбор полетов».
Сегодня заведение было заполнено больше чем наполовину; большинство посетителей составляли студенты, причем не из самых бедных.
– У каждого из них в городе своя квартира, – проворчал Гиссинг. – То есть не своя, конечно, а богатеньких родителей.
– Зато пока у них есть охота учиться, вы имеете возможность зарабатывать свой кусок хлеба с маслом, – поддразнил его Аллан.
Компания заняла свободный полу кабинет и сделала заказ. Профессор и Майк взяли виски, а Аллан попросил шампанского.
– Мне нужен бокал настоящего «Маккоя», чтобы смыть вкус той кислятины, которой нас потчевали в галерее, – заявил он.
– Кстати, – сказал Гиссинг, делая руками такое движение, словно мыл их с мылом, – насчет картин, которые на годы и десятилетия оказываются в самом настоящем заточении, я говорил совершенно серьезно. Или вы не согласны?
Роберт Гиссинг возглавлял городское Художественное училище, но его дни на этом посту были сочтены. До выхода в отставку профессору оставалось месяца два – столько же, сколько и до конца летнего триместра, но он, похоже, готов был отстаивать свое мнение до последнего.
– Я абсолютно уверен, что ни один настоящий художник не желал бы подобной судьбы своему детищу, – добавил Гиссинг.
– Насколько мне известно, – сказал Майк, – в прошлом каждый художник стремился найти покровителя, мецената. Или я ошибаюсь?
– Эти, как ты выражаешься, покровители, часто оплачивали самые значимые работы, а потом безвозмездно передавали их в национальные музейные собрания или еще куда‑нибудь, – парировал Гиссинг.
– «Первый К» занимается примерно тем же самым, – возразил Майк и посмотрел на Аллана в поисках поддержки.
– Верно, – кивнул тот. – Мы выставляем наши картины в музеях, посылаем их на вернисажи и в другие места.
– Это не одно и то же, – упрямо проворчал профессор. – В наши дни любая благотворительность – просто продолжение коммерции, а должно быть не так. Человек должен получать удовольствие от созерцания самой работы, а не от вида бирки с ценой. – Чтобы подчеркнуть свои слова, Гиссинг с силой ударил кулаком по столу.
Человек должен получать удовольствие от созерцания самой работы, а не от вида бирки с ценой. – Чтобы подчеркнуть свои слова, Гиссинг с силой ударил кулаком по столу.
– Потише, – предупредил Майк. – Иначе персонал решит, что мы вот‑вот потеряем терпение. – Тут он обратил внимание, что Аллан пристально уставился куда‑то в сторону барной стойки. – Что там такое? Хорошенькая официантка? – спросил он, начиная поворачиваться.
– Не шевелись!.. – прошипел Аллан и даже наклонился через столик словно для того, чтобы заключить приятеля в пьяные объятия. – Там, у стойки, трое мужчин, которые пьют что‑то подозрительно похожее на «Редерер кристал»…
– И кто они такие? Торговцы картинами?
Аллан покачал головой.
– Мне кажется, один из них – Чиб Кэллоуэй.
– Тот самый бандит?.. – уточнил профессор. Его слова, совпав с перерывом в доносившейся из колонок музыке, прозвучали неожиданно громко.
Одновременно Гиссинг повернул голову, чтобы посмотреть на гангстера, и Кэллоуэй, уловив это движение, бросил на троих друзей пронзительный взгляд.
Гладко выбритая луковицеобразная голова Кэллоуэя сидела на могучих, хотя и немного сутуловатых плечах, а одет он был в черную кожаную куртку и просторную черную футболку. Бокал шампанского в кулаке бандита казался каким‑то несерьезным.
Аллан успел раскрыть на столе каталог и теперь делал вид, будто что‑то в нем ищет.
– Вот попали!.. – пробормотал он негромко.
– Я учился с ним в одной школе, – так же тихо отозвался Майк. – Вряд ли, конечно, Чиб меня помнит, но…
– Вот и не напоминай ему… Сейчас не самое подходящее время, чтобы предаваться воспоминаниям детства, – предупредил Аллан, когда принесли их заказ.
Кэллоуэя в городе знали многие. Он занимался «крышеванием», владел несколькими стрип‑барами, возможно, приторговывал наркотиками. Официантка, подавшая компании напитки, даже бросила на приятелей предостерегающий взгляд, но было уже поздно: массивная фигура Кэллоуэя уже двигалась к их кабинке. Упершись сжатыми кулаками в стол, Чиб слегка наклонился вперед, так что его тень упала на сидевших мужчин.
– У меня что, третья нога выросла? – с угрозой спросил он.
Никто ему не ответил, но Майк нашел в себе силы встретить взгляд гангстера и не опустить глаза. Чиб был всего на полгода старше его, но время обошлось с ним сурово. Его кожа казалась нездоровой и какой‑то сальной, а лицо покрывали неровные шрамы – следы давних потасовок.
– Что же вы замолчали? – проговорил Чиб и, взяв со стола каталог, посмотрел сначала на обложку, потом наугад раскрыл и некоторое время разглядывал ранний шедевр Боссуна. – От семидесяти пяти до ста тысяч за такую‑то мазню? – Бандит бросил каталог обратно на стол. – Именно это и называется грабеж среди бела дня. Я бы не дал за эту картинку и семидесяти пяти пенсов, не говоря уже о тысячах…
Несколько секунд бандит смотрел Майку прямо в глаза. Потом, по‑видимому решив, что моральная победа осталась за ним, Чиб вернулся к бару. Там он допил свой бокал и вместе с ухмыляющимися спутниками вышел в предвечерний сумрак.
От Майка не укрылось, как сразу расслабились официанты и как быстро они убрали оставшееся на стойке ведерко со льдом и бокалы.
– В случае чего мы бы с ними справились, – сказал Аллан, однако, когда он подносил к губам свой бокал с шампанским, рука его заметно дрожала. – Ходят слухи, – добавил он, не опуская бокал, – что в девяносто седьмом ограбление Первого Каледонского организовал именно Кэллоуэй.
– Если бы это было действительно так, – заметил Майк, – он, наверное, уже давно бы отошел от дел и жил себе где‑нибудь на Канарах.