– У каждого свой собственный сценарий жизни, и иногда он не включает нас – обычно как раз когда мы жаждем в нем оказаться. А иногда он нас включает – обычно когда мы хотим, чтобы нас в нем не было.
А сейчас‑то что, Кэтрин? Как мне быть, когда ты ушла?
– Поступай как коп. – Он представил себе, как она это говорит, с этой полуулыбкой, которая у нее появлялась, когда она его дразнила. – Ты же так всегда поступаешь.
Но это не помогает, хотелось ему с плачем ответить ей. Ничего не помогает.
Они миновали «Волшебный мир», громадный парк развлечений совсем рядом с Торонто, на севере, с остроконечной искусственной горой и гигантскими «американскими горками». Келли спросила, как все прошло в Центре, но Кардинал пробормотал в ответ что‑то уклончивое. Он не хотел увидеть в ее глазах жалость и разочарование.
Когда Орилья осталась позади, она спросила:
– Полагаю, это означает, что мы пообедаем в «Солнечных часах»?
– К сожалению, нет, – откликнулся Кардинал. – «Солнечные часы» закрылись.
– Боже ты мой. Прямо конец эпохи.
Им пришлось удовольствоваться маленькими безвкусными сэндвичами в «Тиме Хортоне».
Когда они приехали домой, было уже темно. Холмы и деревья погрузились в безмолвие, целительное для ушей после несмолкающего грохота Торонто. К тому же здесь было холоднее. Наполовину спрятавшаяся луна озаряла локоны облаков, неподвижно висевшие над водой; озеро черновато поблескивало, точно лакированная кожа.
Открыв входную дверь, Кардинал наступил на уголок квадратного белого конверта. Он подобрал его, не показывая Келли.
– Пойду приму душ, – объявила Келли, снимая пальто. – Никогда не чувствуешь себя такой грязнющей, как после целого дня в машине.
Кардинал отнес конверт на кухню, держа его за уголок. Включил верхний свет и вгляделся в напечатанный адрес. Он был почти уверен, что различает тонкую паутинообразную линию, идущую через буквы М и R в словах «Madonna Road».
Во время своего первого визита Кардинал не заметил, как продуманно все устроено в кабинете доктора Белла – с расчетом на то, чтобы пациенты чувствовали себя комфортно. Большие солнечные окна с полупрозрачными занавесками, яркими, как паруса; психологические и философские труды, закрывавшие стены от пола до потолка и распространявшие умиротворяющий запах типографской краски, клея и бумаги; потертые персидские ковры, – все в этой комнате так и излучало стабильность, постоянство, мудрость, – то, чего так не хватает большинству пациентов психиатра. Это место было своего рода убежищем от жизненных бурь, коконом, так и приглашавшим посетителя к раздумьям о самом себе.
Кардинал угнездился на кушетке. Он заметил, что на другом ее конце скромно уложены коробки с «Клинексом», а на столике – не меньше «Клинекса», чем в похоронном зале Десмонда; он невольно задался вопросом, сколько раз Кэтрин сидела здесь и плакала. Может быть, она рассказывала и о том, как разочаровалась в собственном муже, который уделяет ей недостаточно много внимания, недостаточно добр к ней или недостаточно терпелив?
– «Как сильно она должна была тебя ненавидеть, – прочел доктор Белл свежую открытку. – Ты ее так подвел». – Он взглянул на Кардинала поверх маленьких очков для чтения. – Какова была ваша реакция, когда вы это прочли? Я имею в виду – первая реакция.
– Что он прав. Или она. Тот человек, который это написал. Что это правда: я ее подвел, и она, вероятно, меня за это ненавидела.
– Вы в это верите?
Мягкий взгляд доктора сосредоточился на нем: не исследование, не попытка просветить рентгеном, просто ожидание ответа; в очках у него отражались яркие квадраты окон.
– Да, я верю, что подвел ее.
Во что Кардинал
– Что такое? – поинтересовался доктор Белл. – Вы колеблетесь.
– Просто вспомнил одну вещь, – ответил Кардинал. – То, что мне однажды сказала Кэтрин, после того как она от вас вернулась. Я понял, что она плакала, и спросил, что было не так. И как прошла беседа. И она сказала: «Я обожаю доктора Белла. Мне кажется, он потрясающий. Но иногда даже самому лучшему врачу приходится делать тебе больно».
– Вы сейчас об этом подумали, потому что мой вопрос причинил вам боль.
Кардинал кивнул.
– Психотерапевты говорят: «Сначала должно стать хуже, зато потом станет лучше».
– Да. Кэтрин мне тоже так говорила.
– Не то чтобы кто‑нибудь действительно хотел, чтобы пациенту стало хуже, – заметил доктор Белл. Его руки играли какой‑то латунной штучкой, стоявшей у него на столе. Она была похожа на миниатюрный паровоз. – Но все мы возводим линии обороны против определенных истин, касающихся нас самих или тех ситуаций, в которых мы находимся: в сущности, против реальности. Терапия предоставляет нам место, где мы можем безбоязненно разобрать эти укрепления. Разбирает их сам пациент, а не врач, но тем не менее процесс неизбежно должен быть болезненным.
– К счастью, я пришел к вам не как пациент. Я просто хотел спросить вас об этих открытках. Я понимаю, что вы не специалист по психологическим портретам преступников…
– Боюсь, у меня нет никакого опыта по части криминалистики.
– Ничего страшного, это не официальное расследование. Но я надеялся, что вы сумеете мне помочь – высказать мнение о том, что за человек мог написать эти открытки. Их отправили из двух разных мест, но напечатали на одном и том же принтере.
– А что именно служит сейчас предметом расследования – официального или иного?
– То, что Кэтрин ум… – На этом слове у Кардинала перехватило дыхание. Он все еще не мог применить это слово к Кэтрин, хотя прошло уже больше недели. – Кэтрин.
– Вы хотите сказать – вы не верите, что она покончила с собой?
– Коронер зафиксировал самоубийство, и мои коллеги по управлению с ним согласны. Но лично для меня принять это немного труднее, хотя вы, наверное, скажете, что это просто моя линия обороны.
– Вовсе нет, я никогда не сказал бы, что это толькооборона. Я с глубоким уважением отношусь ко всякого рода оборонительным сооружениям, детектив. Именно благодаря им мы проживаем дни, не говоря уж о ночах. Кроме того, я не ставлю под сомнение вашу компетентность в области расследования убийств. Мой собственный опыт общения с Кэтрин, в свою очередь, приводит меня к мысли, что она действительно с высокой степенью вероятности могла себя убить, но если бы имелись доказательства противоположного, я бы не стал спорить и называть черное белым. Безусловно, с заключением «смерть вследствие несчастного случая» мне было бы значительно легче согласиться. Но вы ведь не думаете, что это произошло случайно, верно?
– Не думаю.
– Вы считаете, что ее убили. И что за этим убийством стоит человек, написавший эти омерзительные послания, кем бы он ни был.
– Пока можно просто сказать, что сейчас я разрабатываю несколько направлений расследования. Я готов вам заплатить – я должен был сразу же это сказать.