Ингрид сидела слишком далеко, чтобы Лола могла как следует врезать ей по лодыжке, поэтому пришлось просто испепелить ее взглядом. Но американку уже во весь опор несло по бескрайним прериям чувств, и обуздать ее не было никакой возможности. Лола уловила едва заметную перемену в лице монахини. Теперь мать‑настоятельница была не просто раздосадована, а категорически не согласна с Ингрид.
– Вы не верите словам моей подруги о том, что Брэд ее спас? – спросила Лола.
– Прошу прощения! – процедила оскорбленная в лучших чувствах монахиня.
– А ведь вам бы следовало уважать тех, кто не боится быть откровенным. Откровенность нынче не в цене.
– Дело в том, мадам, что я как раз высоко ценю откровенность. И мне неприятно сообщать вам о том, что ваш друг лишен этой добродетели.
– О чем вы?
– Ну, если вам так хочется знать, этот человек – вуайерист! Он воспользовался простодушием Ромена, чтобы проникнуть в наш сад, и бесстыдно подглядывал за Лу Неккер со своего насеста.
– Насеста?
– Обрезая наши каштаны, он подсматривал за девушкой.
– Вы видели это собственными глазами?
– Как сейчас вижу вас, и из этого кабинета.
Мать‑настоятельница поднялась и резким движением отдернула тяжелые шторы. Лола подошла к окну из которого открывался вид на два безупречно подстриженных каштана и мастерские художников.
Молодой человек курил, облокотившись о подоконник, смешливая девушка позировала фотографу – похоже, она успела перебрать какого‑то запрещенного законом вещества, из‑за широких окон доносился жесткий рэп. Между религиозной и художественной общиной ощущалась заметная дисгармония.
Телефонный звонок прервал размышления Лолы. Сестра Маргарита вступила с кем‑то в оживленный разговор о монастырском хозяйстве. Лола взглянула на Ингрид. Едва сдерживаясь, та в упор смотрела на монахиню. Лола шепотом попросила ее успокоиться и направилась к библиотеке, где обнаружила множество старинных трудов по ботанике. Подойдя к картине, она прочитала надпись на медной табличке: «Луи‑Гийом Жибле де Монфори, 1745–1794». Уютное кресло, камин и улыбка щеголеватого дворянина в этом просторном строгом кабинете напоминали о радостях жизни. Не удержавшись, Лола схватила книжку и улыбнулась при виде названия. Тут она услышала, что сестра Маргарита завершила разговор.
– Сударыни, я вынуждена прервать нашу беседу. Меня призывают мои обязанности.
– Мы все понимаем, матушка, и благодарим за то, что вы согласились нас принять, – ответила Лола самым нейтральным тоном, не сводя глаз с разъяренной Ингрид.
Монахиня, которая привела их сюда, ожидала за дверью. Они пошли с ней к выходу, и Лола, воспользовавшись извилистостью пути, расспросила ее о том дворянине. Выяснилось, что это был великий ботаник, ученый с душой авантюриста, благодаря которому в Европе появились многие ценные растительные виды.
– Эти строения принадлежали ему, – уточнила монахиня. – Он разместил здесь свои покои, лабораторию и даже торговлю пряностями. Сад, теплица – дело его рук. Вернее, то, что от них осталось.
– Даже сейчас это истинное чудо.
– Сад Луи‑Гийома Жибле де Монфори, когда его только разбили, был в четыре раза больше.
– А почему повсюду его портреты?
– Он предок сестры Маргариты.
– Монастырские постройки принадлежат вашей матери‑настоятельнице?
– Теперь уже нет. После смерти своих родителей сестра Маргарита передала их в дар Ордену.
– Почему же сейчас все продают?
– Не знаю, мадам. Решения принимаются в высших сферах.
Лоле не удалось узнать, имелись ли в виду небесные сферы, – слишком энергично двигалась Ингрид.
Оказавшись на улице, американка дала волю гневу, за которым беспокойно наблюдал Зигмунд, в то время как Лора оставалась невозмутимой.
– Настоятельница! Настоятельница! Нет в этой матери Маргарите ничего наставительного. Она невыносная. И не смей поправлять мой французский!
– Да ты все правильно говорила. Конечно, не считая слова «подмогнуть».
– А вот хочу и буду говорить «подмогать», раз мне так нравится! Отличное слово!
– Договорились. Но что касается психологического портрета сестры Маргариты, ты бы все же сбавила тон.
– Sister Margarita противная, как капустный сок.
– Ты перегибаешь палку.
– Коридоры провоняли капустой. Просто нечеловечная обстановка.
– Мастикой там тоже попахивало. Ничуть не меньше. К тому же сестра Маргарита отдыхает, украдкой почитывая «Код да Винчи». И она не устояла перед соблазном украсить суровую обитель развеселыми портретами своего соблазнительного предка. Понимаешь, люди не бывают такими монолитными, как может показаться.
– А что такое монолит?
– Это вроде менхира.
– Вот‑вот! Мать‑настоятельница – худший из менхиров. Читает она «Код да Винчи» или нет!
– Главное – продвигаться вперед. Даже если путь к истине усеян шипами.
– Назвать Брэда вуайеристом! What a fucking story!
– Давай‑ка навестим художников. Так мы проветрим мозги.
– Ну а я вам расскажу совсем другую историю, – объявила Альберта, в последний раз ударяя палочкой по малому барабану.
Ингрид, Лола и Зигмунд только что познакомились с перкуссионисткой и ударницей «Вампиреллас», группы Лу Неккер, и она согласилась сообщить им свое мнение о россказнях сестры Маргариты.
– Для начала учтите, что она нас на дух не переносит. Ее воротит от нашего стиля, образа жизни, а больше всего – от нашей музыки.
Огненно‑рыжая Альберта была одета в футболку, густозаселенную героинями манги, черную кожаную мини‑юбку, рваные колготки сеточкой и фиолетовые мартенсы. Макияж придавал ее лицу мертвенную бледность, а глазам – керамический блеск, губы и нос украшал пирсинг. Яснее ясного, что у монахинь обители Милосердия и племени «Вампиреллас» представления о приличной одежде и духовных ценностях сильно разнились.
– Бернар сидел на своем каштане, обвязавшись веревкой, с пилой в руках, и пялился на нас. Пусть так. Но кто поступил бы иначе? Я не удивилась бы, обнаружив, что на дереве гнездится пятнадцать мужиков, развесивших уши, как слоненок Дамбо.
Лола и Ингрид вопросительно приподняли брови.
– Мы репетировали с распахнутыми настежь окнами. Угарный кусок, который Лу написала в припадке безумного вдохновения. Ее пальцы порхали по «гибсону», она была словно в трансе, а голос звучал, как никогда, пронзительно. Я лупила по барабанам, а Кармен пилила на басу. Мы были…
Альберта замолчала и уставилась в пустоту. Потом бросилась на один из матрасов, разбросанных по цементному полу, и разрыдалась. Ингрид опустилась рядом на колени и обняла ее. Рокерша не противилась и выплакалась от души. Лола подошла к окну и представила, как толстяк в костюме садовника сидит на ветке и наслаждается лучшим концертом в своей жизни. Она заметила движение за одним из окон напротив. Это было в кабинете сестры Маргариты.
Альберта уже успокоилась. Ингрид дала ей бумажные носовые платки и угостила завалявшейся в кармане резинкой. Благодарно взглянув на нее, рокерша приняла и то и другое.
– Вот так Лу и Бернар подружились, – продолжала она, хлюпая носом. – Классным людям нравилась Лу. Я в жизни не видала другого такого терпимого и креативного человека.