Отец скончался, пока он сидел. Следующий арест – в Сакраменто, за то, что ошивался в районе, где работали проститутки – мужского пола. Шесть недель спустя – снова арест, опять за «оскорбление действием». В этот раз – за избиение человека в гостинице «Кам Он Инн». Жертва – дьякон‑пятидесятник, известный в тамошних политических кругах. Затруднившись объяснить, почему его застукали голышом с проституткой в мотеле, он решил не выдвигать обвинений. Впрочем, штат Калифорния все равно аннулировал условное освобождение Кенни – на том основании, что в момент ареста тот был не только пьян, но еще и накачан кокаином.
Освободившись в 1994 году, он вынес из тюрьмы эсэсовскую наколку на шее (подарок от друзей из «Арийского братства») и набор специфических навыков. Все последующие его аресты происходили по подозрению в краже личных данных. Чем сложнее становились персональные компьютеры, тем изощреннее становился и Кенни. Впрочем, совсем от старых привычек ему избавиться не удалось – в 99‑м его арестовали за избиение и изнасилование несовершеннолетней в Пибоди, штат Массачусетс. Было ей шестнадцать или семнадцать – сложный вопрос: все зависит от того, произошло изнасилование до или после полуночи. Адвокат Кенни вцепился в эту деталь, как клещ в кобылу. Окружной прокурор понял, что, если дело дойдет до суда, защита не оставит от пострадавшей и костей. В конечном итоге Кенни признал себя виновным в сексуальном насилии над совершеннолетней. Ну а поскольку наш штат крайне суров к насильникам, дали ему два года – меньше, чем он получил в 91‑м, когда имел неосторожность выпить пивка и нюхнуть пару дорожек кокса. Последний арест приходился на 2007 год – тогда его взяли при попытке по чужим документам и на чужие деньги купить партию телевизоров. План у него был такой: сначала украсть личность Оливера Орина, владельца сети спортбаров «Олли О», под его корпоративный кредит закупить телевизоры, а затем втихую их продать – по цене на пятьсот долларов ниже магазинной. Надо признать: если кто‑нибудь и мог бы накупить плазменных телевизоров на пятьсот тысяч, не вызывая подозрений, так это как раз тип наподобие Оливера Орина. Поскольку Кенни к тому моменту уже имел богатую криминальную историю, дали ему пять лет. Отсидел он чуть меньше трех. С тех пор – ничего.
– Но все равно, он славный парень, – сказала Энджи.
– Без сомнения, просто пупсик.
– Ему всего‑то и надо немного любви и ласки.
– И гантельки бесплатные.
– Ну разумеется, – сказала Энджи. – Мы же не варвары какие.
Мы находились в запасной спальне, служившей нам домашним офисом. Было чуть за девять, Габби легла спать около восьми, и с того момента мы занимались тем, что перелопачивали криминальную историю Кенни Хендрикса.
– Так, значит, он – приятель Хелен?
– Именно.
– А, ну тогда все в порядке.
Она откинулась на спинку стула, подула в сторону бровей – верный признак того, что сейчас ее прорвет.
– Вот Бог свидетель, я никогда не думала, что из Хелен выйдет нормальная мать, – сказала она. – Но даже я не ожидала, что у этой обсаженной крэком шмары настолько плохо с головой.
– Ну‑ну, – сказал я. – На мой взгляд, курит она скорее мет, а не крэк. Так что с технической точки зрения точнее было бы сказать «у этой обсаженной метамфетамином шмары».
Ответом мне был взгляд, мрачнее какого я не видал несколько месяцев.
Плясать вокруг да около больше было невозможно. И она, и я думали об одном и том же – о том, как мы поступили, когда Аманда Маккриди пропала в первый раз. Когда Энджи встала перед выбором – или поступить по закону, или обеспечить четырехлетней девочке нормальную жизнь, реакция у нее была вполне однозначная: к черту закон.
Когда Энджи встала перед выбором – или поступить по закону, или обеспечить четырехлетней девочке нормальную жизнь, реакция у нее была вполне однозначная: к черту закон.
Я же повел себя иначе и помог вернуть Аманду ее безмозглой матери. После этого мы с Энджи разошлись. Год не разговаривали. И тянулся этот год лет десять‑пятнадцать, не меньше. И даже после того, как помирились, мы почти не говорили о случившемся. Имена Аманды и Хелен Маккриди в нашем доме не звучали ни разу – ровно до случившегося три дня назад. И за эти три дня, стоило кому‑нибудь упомянуть любое из этих имен, я внутренне сжимался – ощущение было такое, словно кто‑то чеку из гранаты выдернул.
Двенадцать лет назад я допустил ошибку. И с тех пор каждый день, каждый из этих четырех тысяч и четырехсот с чем‑то дней, я был уверен, что поступил неправильно.
Но двенадцать лет назад я поступил как следовало. Оставлять Аманду с ее похитителями – как бы ни были они заинтересованы в ее благополучии – было нельзя. В этом я был абсолютно уверен и ни разу за минувшие четыре тысячи и четыреста с чем‑то дней не усомнился в своей правоте. И куда же меня это привело?
К жене, которая по‑прежнему была уверена, что я тогда крупно облажался.
– Кенни этот, – сказала она, постучав по ноутбуку. – Мы знаем, где он живет?
– Знаем последний известный адрес.
Она провела рукой по своим длинным темным волосам.
– Пойду проветрюсь.
– Ладно.
Мы накинули куртки, вышли на крыльцо, осторожно прикрыли дверь. Энджи подняла крышку мангала, вытащила оттуда пачку сигарет и зажигалку. По ее словам, она выкуривала не больше пары сигарет в день, но иногда я замечал, что пачка значительно легче, чем ей следовало быть. Пока что ей удавалось держать свою пагубную привычку в тайне от Габби, но мы оба прекрасно понимали, что это только вопрос времени. И как бы мне ни хотелось, чтобы моя жена вела здоровый образ жизни, людей совсем без пороков я обычно на дух не выношу. Они путают эгоистичный инстинкт самосохранения с чувством морального превосходства над окружающими. Не говоря уже о том, что просто высасывают жизнь из окружающих одним своим присутствием. Энджи знает, что я был бы в восторге, если бы она бросила курить. И она сама была бы в восторге, если бы бросила. Но пока что она курит, а я не лезу не в свое дело.
– Если Беатрис не сошла с ума, – сказала она, – и Аманда и вправду опять пропала, то нам выпал второй шанс.
– Нет, – сказал я. – Никаких вторых шансов.
– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.
– Знаю. Ты собираешься сказать, что если мы каким‑то образом найдем Аманду, то в этот разсможем искупить ошибки прошлого.
Она печально улыбнулась и выдохнула облачко дыма.
– Значит, и вправду знал, что я хотела сказать.
Пробившись сквозь облако дыма, я чмокнул ее в ключицу:
– Я не верю в искупление.
– А я думала, что ты не веришь в окончательное завершение дел.
– И в него тоже не верю.
– Тогда напомни, во что ты вообще веришь?
– В тебя. В нее. Вот в это все, что у нас есть.
– Милый, тебе нужно найти баланс в жизни.
– Слушай, ты что, моим сэнсэем стала?
– Хаи.– Она отвесила мне поклон. – Я серьезно. Ты можешь сидеть дома мрачнее тучи и думать о том, что случилось с Пери Пайпер и как ты помог классическому козлу типа Брэндона Трескотта избежать ответственности за свои действия, а можешь сделать кое‑что хорошее.
– И это вот как раз такое «хорошее» дело?
– Именно. Или ты считаешь, что парню вроде Кенни Хендрикса можно ошиваться рядом с Амандой Маккриди?
– Нет, но это еще не повод, чтобы лезть в жизнь к чужим людям.