– Еще как. – Она взглянула на часы. – Сейчас звонить уже поздно, завтра с утра попробую. Вечером узнаешь, есть у тебя партнер или нет.
– Очень мило с твоей стороны, – согласился я, – но денег мы с этого не получим никаких. А нам как раз они‑то и нужны. В принципе что‑нибудь найти всегда можно. Я не знаю, может, в порту работа есть – фуры разгружать, или там… – Я замолчал, ненавидя сквозившее в моем голосе отчаяние.
Я откинулся на спинку дивана, уставился на плевки мокрого снега, бьющие по оконному стеклу, вьющиеся вокруг телефонных проводов, танцующие в свете уличных фонарей. Взглянул на свою жену:
– Мы же разоримся к чертовой матери.
– У нас на это дело уйдет пара дней, максимум – неделя. И если за это время «Дюхамел‑Стэндифорд» позвонят и предложат тебе новое дело, ты возьмешься за него, а про это забудешь. Но пока – попробуй разыскать Аманду.
– Разоримся и будем стоять в очереди за бесплатным супом.
– Ну, значит, будем питаться бесплатным супом, – подвела итог Энджи.
До своего исчезновения три недели назад Аманда Маккриди посещала школу для девочек имени Кэролин Говард Гилман. Здание школы находилось в Кембриджпорте, в проезде за Мемориал‑драйв, чуть ниже Массачусетского технологического по течению реки Чарльз. Изначально Гилман была школой для дочерей аристократов и прочих сливок общества. Ее основатели в далеком 1843 году обещали «превратить вашу дочь в юную леди, обладающую безупречными светскими манерами. В день свадьбы ее будущий муж пожмет вам руку, благодарный за то, что ему досталась столь образованная и воспитанная жена».
С тех пор школа Гилман слегка изменилась. Учились там по‑прежнему дочки обеспеченных родителей, но вот славились они не столько воспитанием и манерами, сколько полным их отсутствием. Если у вас хватало денег и связей, чтобы устроить чадо в Уинзор или Сент‑Пол, но у самого чада напрочь отшибло всякую охоту учиться или, не дай бог, имелись отклонения в поведении, последним приемлемым вариантом для вас оставалась Гилман.
– Как бы нас ни превозносили в этом качестве, мы вовсе не «школа коррекции», – рассказывала мне директор, Май Нгьем, пока мы шли к ее кабинету. – Мы предпочитаем считать себя последним оплотом нормального школьного образования. Многие из наших выпускниц поступают в колледжи Лиги Плюща или Семи Сестер; разница только в том, что их путь чуть менее традиционен, чем у остальных школьниц. А поскольку мы знаем, что делаем, то проблем с финансированием не возникает и мы можем себе позволить брать под свое крыло умных девушек из не самых привилегированных слоев общества.
– Таких, как Аманда Маккриди.
Май Нгьем кивнула и провела меня в свой кабинет. Ей было лет тридцать с небольшим – низкого роста, с длинными, иссиня‑черными волосами, она двигалась так, словно пол под ее ногами был мягче и глаже, чем тот, по которому ступал я. Одета она была в белоснежную блузку и черную юбку. Усаживаясь за стол, она указала мне на кресло.
Когда Беатрис позвонила ей прошлым вечером, чтобы договориться об этой встрече, Май поначалу заколебалась, но я по своему опыту знал, что разрушать сомнения Беатрис удавалось довольно быстро.
– Беатрис – та мать, какой у Аманды не было, а должна была быть, – сказала Май Нгьем. – Святая женщина.
– Вот с этим спорить не стану, так и есть.
– Вы только не обижайтесь, но, пока мы разговариваем, мне еще кое‑что надо сделать. – Май Нгьем скривилась, кивнула в сторону монитора и щелкнула по паре клавиш на клавиатуре.
– Ничего страшного, – улыбнулся я.
– Нам позвонила мать Аманды, сказала, что дочери придется пропустить пару недель занятий – она уехала навестить отца.
– Я и не подозревал, что она вообще знала, кто ее отец.
Май на секунду оторвала свои темные глаза от монитора и невесело ухмыльнулась:
– Ничего она не знает. И вся история Хелен – вранье от первого до последнего слова, но у нас руки связаны. Мы и вмешаться‑то можем только в том случае, если родители склонны к насилию по отношению к ребенку и у нас есть документы, это подтверждающие. В противном случае нам только и остается, что верить им на слово.
– Как вы считаете, могла Аманда сбежать из дома?
Она задумалась, затем покачала головой.
– Убегать не в ее духе, – ответила она. – В ее духе получать награды, побеждать в конкурсах и в конце концов добиться стипендии для поступления в отличный колледж. Преуспевать. Вот это больше похоже на Аманду.
– Значит, здесь она преуспевала?
– В плане учебы? Безусловно.
– А помимо учебы?
Ее глаза вернулись к экрану, она одной рукой набрала несколько фраз на клавиатуре.
– Что конкретно вас интересует?
– Все. Все что угодно.
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Похоже, с мозгами у нее был полный порядок.
– Более чем.
– Не истеричка?
– Нет, она очень разумный ребенок. Крайне.
– Хобби?
– Прошу прощения?
– Хобби. Чем она увлекалась помимо того, что была крайне разумной?
Щелкнув по клавише, директриса откинулась на спинку кресла. Постучала ручкой по столу, взглянула на потолок.
– Она любила собак.
– Собак.
– Любых, любого размера и породы. Помогала в питомнике в Восточном Кембридже. Добровольная работа – необходимое требование для получения хорошего аттестата.
– А как насчет отношений с одноклассницами? Она ведь совсем из другого мира. Здесь школьницы водят папины «лексусы», а ее предок даже на Магнитку расщедриться не смог.
Она кивнула:
– Если я правильно помню, поначалу некоторые одноклассницы ее невзлюбили. Издевались, что у нее украшений никаких нет, дразнили из‑за одежды.
– Одежды?
– Нет‑нет, не поймите меня неправильно, все было в рамках дозволенного. Но она одевалась в дешевых магазинах, а не в дорогих бутиках. Темные очки – купленные в супермаркете «Полароид», а не «Мауи Джим» или «Дольче и Габбана», как у ее одноклассниц. Сумочка оттуда же…
– А у других – «Гуччи».
Она улыбнулась и покачала головой:
– Скорее «Фенди» или «Марк Джейкобс», может «Джуси Кутгар». «Гуччи» они начинают носить чуть позже.
– Прискорбно сознавать, насколько я отстал от моды.
Снова улыбка:
– Вот в этом‑то все и дело – мы с вами можем шутить по этому поводу. Для нас это все глупости. А для пятнадцати‑шестнадцатилетних подростков?
– Вопрос жизни и смерти.
– Именно.
Я подумал о Габби. Неужели в таком мире ей придется расти?
Она сказала:
– А затем все прекратилось.
– Вот так просто взяли и перестали ее дразнить?
Она кивнула:
– Аманда – одна из немногих девочек, которые выглядят так, будто им и в самом деле все равно, что вы о них думаете. Критикуйте ее, отвешивайте комплименты – в ответ получите один и тот же ровный взгляд. Возможно, другим девочкам просто надоело пытаться ее задеть.