И через десять секунд обнаружил, что опять крепко сжимаю дверную ручку.
Экран мобильника загорелся.
«Терпение. Терпение».
В лесу снова загорелся свет. Он парил футах в трех над землей.
Мобильник загудел. На этот раз это была не эсэмэска, а звонок с неопределившегося номера.
– Алло.
– Привет, чу… – Голос Ефима прервался. – Ты где?
– Что?
– Говорю, где?..
Звонок прервался.
Я услышал глухой стук, донесшийся от платформы. Через лобовое стекло я не видел, что там происходит, потому что мне мешал капот «сааба». Я продолжал вглядываться в снегопад. А что еще мне оставалось? Я на секунду включил дворники, которые быстро смахнули снег со стекла. Почти тотчас же на опушке леса показался Дре. Он почти бежал. И он был один.
Телефон опять завибрировал. Я услышал гудок. Загорелась надпись «Номер не определен».
– Алло?
– Ты где?
– Ефим?
На лобовое стекло падали снежинки. Мимо платформы загрохотал поезд. В «саабе» задрожала приборная панель. Сиденье подо мной тряслось. Из подставки между сиденьями выскочил пустой стаканчик из‑под кофе и упал на пол под пассажирское сиденье.
– Патрик? Иди… Я не жницу.
Я снова включил дворники. Они размазывали по стеклу грязный снег. Грохот стал нестерпимым – мимо платформы на всех парах мчался скоростной состав «Асела».
– Ефим? Ты пропадаешь.
– Ты… слышишь… чувак?
Я вылез из машины, потому что больше не видел Дре. И тут заметил, что весь капот у меня заляпан какой‑то жижей. Такая же – а вовсе не снег – залепила мне лобовое стекло.
– Теперь нормально слышу. А ты меня?
Дре на платформе не было.
Его нигде не было.
– Я… черт…
Связь прервалась. Я захлопнул телефон и осмотрелся по сторонам. Никаких признаков Дре.
Я обернулся и оглядел другие машины, стоявшие на парковке. Их было шесть. И у каждой лобовое стекло было испачкано той же жижей, что и мое. «Асела» за скоростью реактивного истребителя скрылась за деревьями. Платформа и машины влажно блестели, и не только от снега.
Я повернул голову, оглядел платформу и снова обвел взглядом машины.
Дре нигде не было.
Потому что Дре был повсюду.
В багажнике машины Дре я нашел электрический фонарик и пару пластиковых пакетов из супермаркета. Пакеты я намотал на ботинки, ручками обвязав их вокруг лодыжек. И пошел к железной дороге, ступая по крови. На рельсах валялся его ботинок. В нескольких футах дальше, на платформе, я нашел то, что могло быть его ухом. Или фрагментом его носа. Судя по всему, «Асела», летевшая с космической скоростью, тебя не сбила. Она тебя взорвала.
На обратном пути я заметил между рельсами и лесом часть руки. Больше от Дре ничего не осталось. Во всяком случае, я больше ничего не нашел.
Я пошел к опушке – туда, где сначала исчез и откуда потом появился Дре. Посветил фонариком, но не увидел ничего, кроме деревьев в окружении низкорослых кустарников. Я мог бы углубиться в лес, но, во‑первых, я не люблю леса, а во‑вторых, времени у меня было в обрез. Через три мили «Асела» должна миновать станцию в Мэнсфилде, и нельзя исключить, что кто‑то заметит кровь на светло‑сером корпусе поезда.
Ефим, предположил я, давным‑давно свалил, забрав с собой Софи и крест.
Я побрел обратно. Когда я его увидел, я даже не сразу понял, что это. Какая‑то часть сознания приказала мне осветить его фонарем, что я и сделал, но все равно до меня никак не доходило, что я вижу его.
Я присел на корточки перед насыпью, отделявшей рельсы от парковки.
Так вот что за стук я слышал недавно. Значит, кто‑то по неведомой мне причине швырнул его через железную дорогу, а Дре рванул за ним и оказался на пути шестисот тонн стали, движущихся со скоростью ста шестидесяти миль в час.
Белорусский крест.
Я схватил его за левый конец и вытащил из кучи гравия. Его слегка запорошило снегом, но под тонким слоем снега было видно, что он залит кровью, – как машины на стоянке, платформа, деревья и лестница, по которой я спустился к автомобилю Дре. Я открыл багажник, присел на краешек, снял с ног пластиковые пакеты и убрал их в другой пакет. Вытер крест тряпкой, кинул ее в тот же пакет и завязал его узлом. Сел за руль, бросил пакет на пассажирское сиденье и убрался к чертовой матери из Доджвилла.
В радиусе пятнадцати миль от Беккета имелся всего один практикующий педиатр – доктор Чимилевски, чей кабинет располагался в Хантигтоне. На следующее утро, когда Аманда подъехала к его кабинету, я остался сидеть в машине Дре и позволил ей зайти в здание. В руках она несла детское автомобильное кресло, в котором лежала Клер. У меня из памяти не шел разговор с Ефимом, который позвонил мне, пока я ехал из Доджвилла. Его звонок раздался буквально через несколько минут после того, как я покинул стоянку перед железнодорожной платформой. Странный это был разговор. Во всяком случае, для меня он ничего не прояснил.
Двадцать минут спустя Аманда вышла. Я ждал ее с картонным стаканчиком кофе, который тут же ей протянул.
– Со сливками и без сахара. Я угадал?
– Мне нельзя кофе, – сказала она. – У меня язва. Но спасибо за заботу.
Она нажала кнопку на брелоке с ключами от машины и обошла меня. Я распахнул перед ней дверцу.
– Откуда у тебя язва? Тебе шестнадцать лет.
Аманда установила кресло на заднее сиденье и щелкнула запорами.
– Ты это моей язве скажи. Она у меня с тринадцати лет.
Она захлопнула дверцу, и я отступил на шаг назад.
– С ней все в порядке?
Аманда посмотрела на Клер.
– Да. Просто щечки обсыпало. Врач сказал, ничего страшного. Само пройдет. Как и предсказывала Энджи. У маленьких это бывает.
– Но все равно тяжело, правда? Никогда не знаешь, серьезно это или нет. Может оказаться ерундой, а может и симптомом какой‑нибудь болезни. Всегда лучше посоветоваться с врачом.
Она устало улыбнулась.
– Мне все время кажется, что в следующий раз они меня просто выставят за дверь.
– Никто тебя не выставит за то, что ты заботишься о своем ребенке.
– Может, и нет. Но я уверена, они у меня за спиной надо мной смеются.
– Пусть смеются.
Она подошла к передней дверце и посмотрела на меня.
– Если хочешь, садись мне на хвост. Или поезжай прямиком к дому. Я никуда убегать не собираюсь.
– Я заметил.
Я развернулся, намереваясь вернуться к «саабу» Дре.
– А где Дре?
Я повернулся к ней и, глядя ей в глаза, сказал:
– Его больше нет.
– Его… – Она чуть склонила голову набок. – Русские?
Я промолчал, по‑прежнему не отводя от нее пристального взгляда. Кому из всех вовлеченных в эту историю она дурит голову? Вот что меня сейчас занимало больше всего. Или она дурит голову всем без исключения?
– Патрик?
– Дома поговорим.
На кухне она заварила себе зеленого чаю и вернулась в столовую с чашкой и маленьким чайничком. Клер сидела в автомобильном кресле, водруженном на середину стола. В машине она заснула. Аманда сказала, что успела установить опытным путем: если ребенок засыпает в машине, лучше его из кресла не вынимать. Гораздо проще и безопасней дать ей спать дальше.