– Майлз Ловелл работает у меня три с половиной года, мистер Кензи. Предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечу: нет, у него не было никаких причин вытащить из папки Карен Николс эти записи и переслать их ей.
Ловелл, подумал я. Не Брюстер. Использовал липовую фамилию, но имя оставил свое. Не самый худший вариант, если тебя зовут, например, Джон. Но скорее глупый, если у тебя относительно редкое имя.
– О’кей. – Я улыбнулся. Просто образец довольного сыщика. – Больше никаких вопросов про старину Майлза Ловелла. Типа я понял, что он тут не при делах, мэм.
– Он самый надежный помощник из всех, какие у меня были.
– Не сомневаюсь.
– У вас ко мне есть еще вопросы?
Я улыбнулся еще шире:
– Навалом.
– Расскажите нам о Карен Николс, – сказала Энджи.
– Рассказывать особенно нечего…
Полчаса спустя она все еще говорила, вспоминая особенности психики Карен Николс. Ее голос звучал с размеренностью и эмоциональностью стоявшего рядом метронома.
Если верить доктору Диане Борн, Карен представляла собой типичный случай заболевания биполярным маниакально‑депрессивным психозом. Помимо прозака, пузырек с которым я нашел в сарае Уоррена, она долгие годы принимала препараты лития, депакот и тегретол. Даже если она была генетически предрасположена к расстройству психики, это обстоятельство утратило свое значение после того, как ей пришлось пережить смерть отца и своими глазами увидеть, как его убийца покончил с собой. По словам доктора Борн, Карен вела себя в полном соответствии с классической моделью, описанной во всех учебниках психиатрии: и в детстве, и в подростковом возрасте, вместо того чтобы устраивать скандалы и конфликтовать с родителями, она изображала из себя пай‑девочку, навязывая себе роль идеальной дочери, сестры, а впоследствии и невесты.
– Как и многие другие, – сказала доктор Борн, – она лепила свой образ по телевизионным образцам. В случае Карен – в основном по старым сериалам. Это составляло часть ее патологии: жить по мере возможности в идеализированной Америке прошлого. Поэтому она боготворила Мэри Ричардс, которую играла Мэри Тайлер Мур, и всех мамаш из ситкомов пятидесятых – шестидесятых: Барбару Биллингсли, Донну Рид, ту же Мэри Тайлер Мур в роли жены Дика ван Дайка. Она читала Джейн Остин, полностью игнорируя ироничность и злость ее прозы. В этой книге она видела только пример того, что у хорошей девочки жизнь может сложиться замечательно, если она будет правильно себя вести и найдет себе подходящего мужа, как Эмма или Элинор Дэшвуд. Это стало целью ее жизни, а Дэвид Веттерау – ее Дарси или Робом Петри, если угодно. Она смотрела на него как на краеугольный камень в постройке своего счастливого будущего.
– А когда он превратился в овощ…
– Все ее бесы, которых она подавляла двадцать лет, вылезли наружу. Я давно подозревала, что, дай ее образцовая жизнь трещину, и она сорвется, причем срыв будет носить сексуальный характер.
– А почему вы так думали? – спросила Энджи.
– Вы должны понять, что все началось с сексуальной связи отца Карен с женой лейтенанта Кроу, что и привело к трагическим последствиям.
– То есть отец Карен спал с женой своего лучшего друга.
Она кивнула:
– Потому‑то он его и убил. Добавьте сюда определенные аспекты комплекса Электры, которые в душе шестилетней Карен цвели пышным, если не буйным цветом. Добавьте еще ее вину за смерть отца и противоречивое сексуальное влечение к брату, и в результате получите…
– Вы хотите сказать, она спала со своим братом? – спросил я.
Диана Борн покачала головой:
– Нет. Дело не в этом. Но, как и у многих женщин, имеющих старшего сводного брата, в подростковом возрасте ее пробуждающаяся сексуальность ассоциировалась с Уэсли.
Дело не в этом. Но, как и у многих женщин, имеющих старшего сводного брата, в подростковом возрасте ее пробуждающаяся сексуальность ассоциировалась с Уэсли. Понимаете, в мире Карен идеалом был мужчина, доминирующий над женщиной. Ее биологический отец был военным, воином. Приемный отец отличался исключительно властным характером. Уэсли Доу имел обыкновение впадать в приступы ярости, сопровождавшиеся агрессией, и до своего исчезновения принимал нейролептики.
– Вы лечили Уэсли?
Она кивнула.
– Расскажите о нем.
Она поджала губы и покачала головой:
– Я предпочла бы этого не делать.
Энджи взглянула на меня:
– Ну что, айда в машину?
Я кивнул:
– Давай. Только сначала наберем в термос кофе.
Мы поднялись.
– Мисс Дженнеро! Мистер Кензи! Сядьте. – Диана Борн указала рукой на наши кресла. – Господи, вы, похоже, вообще не имеете понятия о компромиссах.
– Поэтому нам такие деньжищи и платят, – объяснила Энджи.
Доктор Борн откинулась на спинку стула, раздвинула тяжелые шторы у себя за спиной и уставилась на кирпичную коробку здания на той стороне площади Фейрфилд, плавящейся под солнцем. Металлическая крыша огромной фуры послала ей в глаза солнечный зайчик, на миг ослепивший ее. Она задернула штору и несколько раз сморгнула.
– Во время нашей последней встречи, – сказала она, потирая пальцами веки, – Уэсли Доу выглядел крайне злым и растерянным.
– Когда это было?
– Девять лет назад.
– Сколько ему тогда было?
– Двадцать три года. Его ненависть к отцу приближалась к абсолюту. Его ненависть к себе лишь немного не дотягивала до этого. После того как он совершил последнее нападение на доктора Доу, я порекомендовала поместить Уэсли в психиатрическую клинику – ради его безопасности и безопасности его родных.
– А что там конкретно было?
– Он пытался заколоть своего отца, мистер Кензи. Кухонным ножом. Но, как и следовало ожидать, промахнулся. Он метил ему в шею, но доктор Доу успел поднять плечо и заслониться от ножа. Тогда Уэсли убежал из дому.
– А когда его поймали…
– Его не поймали. Он исчез. В тот день, когда у Карен был в школе выпускной бал.
– И как это повлияло на Карен? – спросила Энджи.
– В тот момент никак. – В лицо Дианы Борн ударил пробившийся сквозь штору луч света, и ее тусклые серые глаза засияли белизной алебастра. – Карен Николс достигла невероятных высот в искусстве отрицания очевидного. Это была ее броня и ее оружие. Тогда она сказала что‑то вроде: «Ох уж этот Уэсли! Какой он несдержанный!» А затем пустилась в рассуждения о своем выпускном.
– В точности как поступила бы Мэри Ричардс, – сказала Энджи.
– Крайне тонко подмечено, мисс Дженнеро. Именно как Мэри Ричардс. Надо во всем искать положительные стороны. Даже в ущерб собственной психике.
– Возвращаясь к Уэсли, – сказал я.
– Уэсли Доу, – повторила она.
Мы уже явно достали ее своими расспросами.
– Уэсли Доу обладал интеллектом гения и психикой слабого, измученного человека. Это потенциально летальное сочетание. Если бы ему позволили лет до двадцати развиваться в нормальной семейной обстановке, тогда, возможно, он сумел бы силой разума и интеллекта подчинить себе психоз и зажил бы так называемой нормальной жизнью. Но, когда отец обвинил его в смерти сестры, что‑то в нем сломалось. Вскоре после этого он исчез. Трагичная ситуация. Он был очень одаренным юношей.
– Похоже, вы им восхищались, – сказала Энджи.
Она откинулась на спинку стула и подняла глаза к потолку.