– Он его устраивает каждую неделю.
– Завтрак для мафиози, – сказал я. – Как мило.
– Коктейль «мимоза» очень даже ничего, – сказал Бубба. – Только держись подальше от канноли, а то весь день до вечера проведешь в обнимку с унитазом.
Дверь нам открыла девочка лет пятнадцати с водопадом черных волос, в которых мелькали ярко‑оранжевые пряди. На ее лице застыло типичное для подростка злобно‑презрительное и одновременно равнодушное выражение.
Она узнала Буббу, и ее бледные губы прорезала робкая улыбка.
– Мистер Роговски! Здрасте!
– Привет, Джозефина! Клевая прическа.
Она нервно коснулась своих волос:
– Оранжевый цвет? Вам нравится?
– Офигительно, – сказал Бубба.
Джозефина опустила взгляд на свои колени и переступила с ноги на ногу:
– Отец говорит, уродство.
– Не бери в голову, – сказал Бубба. – На то он и отец.
Джозефина машинально отделила прядку волос и прихватила ее губами, слегка покачиваясь с мыска на пятку, пока Бубба, широко улыбаясь, смотрел на нее.
Бубба как секс‑символ. Теперь я могу сказать, что видел в этой жизни все.
– Отец дома? – спросил Бубба.
– У себя? – сказала Джозефина, словно спрашивала у Буббы разрешение.
– Мы сами его найдем. – Бубба чмокнул ее в щеку. – А мама как?
– Как всегда. Достала своими поучениями.
– На то она и мама, – сказал Бубба. – В пятнадцать лет жизнь не сахар, а?
Джозефина посмотрела на него, и на долю секунды я испугался, что она прямо сейчас прильнет к нему и вопьется в его толстые губы страстным поцелуем.
Вместо этого она, как балерина, развернулась на носках, бросила: «Мне пора» – и выбежала из комнаты.
– Странная она, – сказал Бубба.
– Она в тебя по уши влюблена.
– Заткнись.
– Точно тебе говорю, идиот. Или ты ослеп?
– Заткнись, а то урою.
– Ладно, – сказал я. – В таком случае проехали.
– То‑то же, – сказал Бубба, пока мы пробирались сквозь толпу гостей на кухне.
– И все‑таки она в тебя влюблена.
– Ты труп.
– Убьешь меня позже.
– Если после Стиви будет кого убивать.
– Ха‑ха, – сказал я. – Обоссаться, как смешно.
Маленький дом был набит народом под завязку. Куда ни посмотри, увидишь или мафиозо, или его жену, или его ребенка. Мужчины, все как один, были одеты в мятые спортивные костюмы с лейблом «Чемпион», женщины – в нейлоновые черные лосины и кричащие желто‑черные, пурпурно‑черные или серебристо‑белые блузки. Детишки щеголяли в цветах известных спортивных клубов – чем ярче, тем лучше. Одинаково пестрые и мешковатые одеяния повторяли друг друга – если на одном красовалась красная в черную полоску бейсболка «Цинциннати Бенгалс», то можно было не сомневаться, что на другом увидишь майку и штаны той же расцветки.
Обстановка дома отличалась редкостной безвкусицей. Белые мраморные ступени вели из кухни в гостиную, пол которой покрывал лохматый белого цвета в узкую перламутрово‑серебристую полоску ковер такой толщины, что ноги утопали в нем по щиколотку. Диваны и кресла белой кожи соседствовали с кофейным и журнальными столиками и огромным сервантом с черной металлической отделкой. Нижняя половина стен была оклеена пластиком под камень, а верхняя – красными шелковыми обоями. В дальнем углу была устроена барная стойка – сплошные зеркала и 150‑ваттные лампы, – в тон серванту выкрашенная в черный цвет.
На стенах вперемежку с фотографиями Стиви и членов его семьи висели снимки знаменитых итальянцев – Джона Траволты в роли Тони Манеро, Аль Пачино в роли Майкла Корлеоне, Фрэнка Синатры, Дино, Софии Лорен, Винса Ломбарди и почему‑то Элвиса. Наверное, Король благодаря своим черным волосам и сомнительной манере одеваться был принят в почетные макаронники, то есть причислен к разряду парней, которым можно доверить замочить кого надо и быть уверенным, что он не станет трепаться об этом на каждом углу. С таким чуваком не грех разделить хороший хот‑дог.
Бубба пожал несколько рук, поцеловал несколько щек, но для разговоров не останавливался. Впрочем, желающих вступить с ним в беседу не наблюдалось. Даже в комнате, битком набитой домушниками, налетчиками, букмекерами и убийцами, Бубба излучал почти осязаемую ауру смертельной угрозы. Мужчины улыбались ему, но немного натянуто и нервно, а на лицах женщин, испытавших на себе все чудеса пластической хирургии, отражалось смешанное чувство страха и возбуждения.
Мы дошли до конца гостиной, и тут какая‑то дама средних лет с пергидрольно‑блондинистыми волосами и загаром, полученным в солярии, вскинула руки и прокричала:
– A‑а! Бубба!
Бубба обнял ее, слегка приподняв над полом, и она припечатала его щеку поцелуем, почти столь же громким, как ее приветствие.
Он аккуратно опустил ее обратно на лохматый ковер и сказал:
– Мира, золото мое, как дела?
– Отлично, малыш!
Она отклонилась назад, подставила ладонь под приподнятый локоть и затянулась белой сигаретой – такой длинной, что, вздумай она неожиданно развернуться, ткнула бы ею в кого‑нибудь на кухне. На ней была ярко‑синяя блузка, такого же цвета брюки и синие босоножки на четырехдюймовой шпильке. Все ее лицо и тело могли служить живой иллюстрацией пика достижений современной медицины – за ушами виднелись чуть заметные следы подтяжки, задница кокетливо круглилась, кисти рук сияли кукольно‑фарфоровой белизной, а налитым грудям позавидовала бы и восемнадцатилетняя красотка.
– Где ты пропадал? Джозефину видел?
Бубба ответил только на второй вопрос:
– Ну да. Она нас впустила. Отлично выглядит.
– Про это ты мне лучше не говори. Моя вечная головная боль, – сказала Мира и, выпустив струю дыма, засмеялась. – Стиви мечтает отправить ее в монастырь.
– Сестра Джозефина? – спросил Бубба, вскинув бровь.
Комнату огласил каркающий смех Миры:
– То еще зрелище, а? Ха!
Внезапно она перевела взгляд на меня, и в ее ярких глазах мелькнула подозрительность, заставив их потускнеть.
– Мира, – сказал Бубба, – это мой друг Патрик. У Стиви с ним какие‑то дела.
Ее гладкая ладонь скользнула к моей.
– Мира Замбука. Рада знакомству, Пат.
Я ненавижу, когда меня называют «Пат», но сейчас промолчал.
– Взаимно, миссис Замбука, – сказал я.
Мира явно не испытывала никакого удовольствия оттого, что у нее в гостиной нарисовалась бледная ирландская рожа, но вежливо улыбнулась мне, словно говоря, что согласна терпеть мое присутствие, если я обещаю держаться подальше от фамильного серебра.
– Стиви в саду. Возится с грилем. – Она кивнула головой в сторону ведущих на задний двор стеклянных дверей, сквозь которые виднелись поднимавшиеся к небу струйки дыма. – Готовит сосиски из говядины со свининой. Наши гости их обожают.
Особенно на поздний завтрак, подумал я.
– Спасибо, милая, – сказал Бубба. – Кстати, выглядишь офигительно.
– Ой, да ладно тебе, – обрадовалась она. Отвернулась от нас и едва не подожгла шестнадцать фунтов пышной прически стоявшей рядом женщины, в последний миг успевшей отклониться.