Другой человек двинулся к дверям. Гул стих. Ручеек не выходил из берегов. Слышался лишь отдаленный уличный гул, гул машин, столь вожделенных для собравшихся здесь людей. Иногда был слышен шелест несильного ветра.
Виден был лишь этот милый, приятный, деликатный, лучезарный, стоявший в дверях и улыбавшийся человеку человек.
Все молчали.
Вдруг в этой почти святой тишине раздался громкий крик, вопль:
– Бездельники! – Из окна лестничной площадки недавно выстроенного дома с третьего этажа высунулась женская голова. – Что вы наделали! Стекла разбили!.. Загадили!.. Заплевали!..
Снова загудела очередь, и в этом гуле потонули слова, которые продолжали падать на них с третьего этажа. Вновь шум, смех, вновь шутки…
И вдруг опять все смолкли.
Из домика, широко улыбаясь, вышел первый человек, первый записавшийся.
– Хулиганье проклятое!.. – снова прорвался вопль из окна, но тут же был снят бурей аплодисментов, тушем, просто радостными криками.
– Следующий! – крикнул первый.
Должно быть, именно это крикнул счастливчик, потому что услышать что-нибудь не было никакой возможности. А после его видимого, но неслышимого крика двинулся от очереди и прошел в дверь еще один человек.
Люди входили в домик и через две, три, пять минут – не подсчитаешь, время со стороны тоже, оказывается, штука относительная – появлялись с совсем иным выражением лица.
Многие из них тут же исчезали из очереди, многие оставались и продолжали свои бдения, переживая за товарищей из своей сотни, а может, тысячи – у кого где друзья образовались.
Уже недолго. Еще немного.
К моменту начала записи Лариса была бы двести пятьдесят третьей.
Потом в домик начали запускать по два-три человека.
Стало очевидно, что часов за семь завершится этот машинный искус и можно будет расплыться, разбежаться по своим делам.
Каким делам?
Какие сейчас дела?!
Дел у Ларисы было много. Она сидела в кабинете и планировала. Прикидывала планы ближайших месяцев, связанные с защитой; планы еще более дальние – она уже думала о следующей записи. Не женское это дело – так далеко загадывать. Может, и женское, да плохо получается. После раскрепощения им сразу слишком много пришлось планировать. Сфера необходимого планирования, или, по-современному, прогнозирования, значительно расширилась. Ей бы только в семье спланировать… Нет. Наоборот. Если бы только на работе прогнозировать.
Лариса вспомнила, как лет десять назад шеф и учитель ругал ее, ругал всех ее коллег, ругал женскую психологию, женскую жизненную тактику, в частности женскую психологию и тактику в хирургии. Лариса помнит этот случай, когда различные образные обобщения шеф сыпал как из рога изобилия. Она сделала небольшую операцию – удалила маленькую опухоль грудной железы. Но при исследовании опухоль неожиданно, вопреки всяким прогнозам оказалась злокачественной, и предстояла повторная, уже большая операция с удалением всей железы, и делать ее должен был шеф сам, не Лариса.
Он посмотрел на грудь, на разрез, повернулся, вышел в предоперационную, позвал Ларису и произнес длинную речь: "Если женщина переходит через лужу, она смотрит, куда поставить ногу, и, найдя место, ставит ее туда. О следующем шаге она будет думать после, поставив ногу. Мужчина же, подняв ногу над лужей, еще не знает, куда ее поставить, но уже ищет сразу место для следующего шага. На три шага считает гений. – Шеф посмотрел на нее, сделал передышку, набрал воздух и продолжал: – Когда же вы, бабы, начнете планировать? Ты делаешь разрез. Сделала удачно и красиво. Но ты когда-нибудь заранее можешь сказать с уверенностью, что не придется расширять операцию, что не понадобится следующий этап, более радикальный? Как же прикажешь теперь делать разрез? Разумеется, сделаем. Не в этом направлении, так в другом. Но так было бы лучше. Да и не только в этом дело. Почему вы не думаете чуть дальше? Спрашивайте, наконец. И на будущее запомните, когда сами в начальники выйдете".
Лариса вспомнила этот эпизод, улыбнулась и опять стала планировать. Правда, с учетом лишь второго шага.
Раздался телефонный звонок.
– Слушаю.
– Лариса? Это Дима. Что ж ты?..
– Короче, Дима. Как там ваши дела?
– Я уже записался.
– Конечно. Ты же среди первых.
– Может, ты еще…
– Еще с аппарата не сняли.
– С какого аппарата? Я слышу хорошо.
– Пока я отсюда не уйду.
– Что ж, все сорвалось? И все?!
– Почему? Вся жизнь впереди.
– А что сегодня?
– Сегодня вечером банкет у Валеры, как и условились. Там поговорим. Еще во многом надо разобраться. С домом разобраться, запустила.
– Не уверен, что у нас будет возможность поговорить.
– Дима, так далеко я не планирую, до вечера бы дожить.
– Это верно. На сегодня я освободился – лекции читать не буду. Хотя, наверное, успел бы. Но банкет мне этот упускать не хочется, тебя упускать не хочется.
– Лесть – странная вещь. Тебе льстят, ты понимаешь, что это вздор, пустота, не веришь, а все ж приятно, и к льстецу относишься лучше. Не веришь, но эффект есть.
– Это верно, но я не льстил еще, хотя направление мысли ты взяла верное.
– Другими словами, то хочешь сказать, что я понуждаю тебя к лести?
Дима стал говорить нормальнее, и голос его стал спокойным, уверенным, ласковым и доверительным – обычным человеческим. Все они сейчас изменились. Кто стал спокойнее, кто стал нервничать больше, у кого-то в голове зашевелились каждодневные проблемы, от которых они были отключены все эти дни. Еще не закончилась их эпопея, а уже исчезла беззаботность от безраздельного заполнения мозгов одной целью. Достижение этой цели для многих сейчас близко, и наступала широким фронтом повседневность. Последний день каникул.
– В очереди нам было неплохо. А?
– Созвонимся. Я тоже не хочу забывать эту очередь. А то получится – прошла она, и все. Не будем планировать, но этот год, я думаю, повожу тебя на машине. Раньше у тебя не будет.
– Это уже хороший разговор. – Дмитрий Матвеевич улыбнулся. Наверное, улыбнулся.
Лариса опять пошла в реанимацию. Снова попробовали отключить аппарат. На этот раз самостоятельное дыхание больше не потребовало искусственной поддержки. Давление постоянно держалось на одних и тех же цифрах. Они ждали около часа – все было стабильно. Нина стала открывать глаза.
– Болит, миленькая?
Она отрицательно покачала головой. Ответить ничего не могла – мешала трубка в дыхательном горле.
– Трубка мешает?
Нина утвердительно шевельнула веками.
– Ну вот, Лариса Борисовна, в сознании. Убираем трубку?
– Убираем. Сейчас аппарат не нужен. О, Господи! – протяжно вздохнула Лариса Борисовна.
– Что так?
– Привычка… Или кислородная недостаточность.
– У кого?
– У меня.
Все присутствующие вежливо рассмеялись. Шеф шутить изволит.
Удалили трубку. Голос у Нины сел. Она хриплым шепотом сказала:
– Мешает…
Никто не успел шевельнуться, как она протянула руку и выдернула зонд изо рта.
– Что ж ты наделала?
Нина лежала с закрытыми глазами и не реагировала.
– Не страшно, Лариса Борисовна. По нему ничего не шло. Понадобится – вставим.
– Конечно, не страшно. Неожиданно.
Нина открыла глаза, посмотрела на Ларису Борисовну.
– Толя где? Сами-то записались?
– Лежи, Ниночка. Лежи спокойно. Потом.
Лариса вошла в свой кабинет и стала лихорадочно переодеваться. Надела платье, остановилась у стола, махнула рукой и снова натянула белый халат.
Зазвонил телефон.
"Теперь Валерий", – решила Лариса.
– Слушаю.
– Нарциссовна…
– Борисовна, – спокойно и обреченно ответила Лариса.
– Брось, не расстраивайся…
– Что еще нового?
– Я записался. Тебе что-нибудь устроим. Господь Бог должен учесть все.
– Хорошо. Вся надежда на него. Пока он меня наказал.
В трубке послышался жизнерадостный смех:
– Не скучай. Не жалей, что кончился этот праздник. Другие будут.
– Спасибо. Буду ждать. – Теперь и Лариса рассмеялась.
– Ну и молодец. Не горюй и улыбайся. Не обижай, хозяйка.
– Я не обижаю и не обижаюсь. Наши обиды порождены только нашим нутром, порождены нами самими. На кого ж обижаться?
– Ладно тебе. Что кончено, то кончено, а ты развела философию. Так часам к семи придешь? Уговор в силе?
– Наверное. Буду стараться.
– Пойду с остальными договорюсь. Я из автомата.
– А к семи кончится?
– С ума сошла! Они уже по три человека берут. Лариса осталась совсем одна. Одна в своем рабочем кабинете. Никто ей не мешал, она стояла и думала. Думать она могла о чем хотела, никто не вторгался в ее размышления, никто не перебивал, никто не звал на переклички или поесть, никто не приглашал к разговору.
И ЕЩЕ РАЗ АВТОР
Ну вот, дело идет к концу: очередь идет к концу, книга идет к концу.
Я увел себя из книги, я описывал женщину с ее заботами, с ее проблемами, но как-то не заметил – то ли в книге, то ли в жизни не заметил, сначала не замечал, – что проблемы и заботы у женщин и мужчин стали вроде бы общими, вернее, не общими, общими они были всегда, – стали одинаковыми. Двадцатый век подарил нам женскую эмансипацию, объединил, нивелировал заботы, сделал одинаковым труд и на работе и дома… Дома, должно быть, есть еще какая-то разница. Но дома они, женщины, теперь бывают меньше. Они не дома, они в деле, в миру, на миру. Никогда прежде женщина не занималась транспортом, конями, разве что ездила, скакала на них, да в стихах "на скаку" останавливала.
У женщины и мужчины появились одинаковая одежда, одинаковая работа, одинаковая Ответственность.
Немудрено, что я немного запутался, а может, изрядно, и как-то сначала незаметно для меня появились у Ларисы Борисовны мои заботы, мои недостатки, мое легкомыслие, мужская безответственность: от любви или, пожалуй, от отсутствия любви легко относятся и к тому и к другому.
Нет. Все же это не мое, наверное… Но все равно в любом слове, в любом повороте души и событий, в любой коллизии я, вероятно, как теперь понимаю, копал в своих подвалах, думал о себе, сравнивал с собой.
Впрочем, так ли это? Во всем сомневаюсь. Так и надо, ведь не мне судить. Я написал – и хотел я или не хотел, осознанно или в бездумье что-то поднял в себе, вытащил для себя на поверхность. И пусть в процессе работы, в процессе обсуждений книги с друзьями, коллегами я что-то изменю, исправлю, выкину, допишу, я все равно и для себя дело сделал, себе я пользу нанес… Друзья мне скажут: "Пользу нанести нельзя, нанести можно удар, вред…" Ну что ж, покорно исправлю и задумаюсь о пользе и вреде для себя и для других, и как они сочетаются, взаимодействуют, или, на сегодняшнем квазинаучном жаргоне, коррелируются.
Я все равно писал так, думал так, искал так – не случайно же у меня в голове возникло: "пользу нанес".
Конечно, я копался в себе, думая о Ларисе Борисовне. Да и куда уйти от себя? Тем более она у меня зачем-то, почему-то шеф-хирург и, разумеется, пропустив болезнь, запустив чью-то болезнь, какие бы объективные причины на то ни были подсказаны доброжелательным окружением, должна по-мужски брать Ответственность на себя.
По-мужски?
Может, наоборот, по-женски?
У кого больше Ответственности, причин для Ответственности?
Ответственность на работе и дома. Какая важней? Из каких Ответственностей больше строится жизнь? Из чего строится общество? Личное, общественное. Принято считать, что мужчина сильнее и Ответственности на нем должно быть больше. Может быть, может быть…
Как, наверное, хочется снять с себя моей Ларисе Борисовне хоть часть Ответственности!
Как хотелось бы ей, по-моему, быть безответственней… Молодой и безответственной. Проходит жизнь, молодость, уменьшаются силы, а Ответственность растет.
Домой она поехала около половины четвертого. Время для магазинов хорошее: с работы еще не пошли, домохозяйки уже ушли. Впрочем, выходной день; но и в субботу в это время в магазинах посвободнее. В шесть часов уже была дома. По дороге, проезжая мимо мотеля, завернула и туда. Очередь на мойку была небольшая, сравнительно скоро она управилась и с этим незапланированным делом. Мыть машину самой ей не хотелось: руки можно так испачкать, что и на следующий день оперировать будет неудобно, стыдно.
Дома ее ждала удача: мама уже сготовила обед.
Николая не было. Это хорошо.
Не было и Стаса. Очень хорошо.
Лариса залезла в ванну. В теплой воде приятно и комфортно, мысли катились медленнее, медленнее. В какой-то момент Лариса спохватилась, взяла себя в руки, встала под душ, открыла сначала теплую, потом постепенно стала прибавлять холодную воду. Пришла в себя. Потом опять стала добавлять горячую, чтоб накопить в себе тепло, не выскакивать в мир, растратив его.
Она решила, что сегодня выпить надо обязательно, а потому ехать лучше обычным транспортом, без машины.
Быстро, очень быстро Лариса выкатилась из дома, обойдясь без полемики с мамой, так и не повидав Колю и, слава Богу, Станислава Романовича.
– Молодец, не опоздала.
– Точность – вежливость королев.
– Обыденная жизнь, как мы знаем, вносит в королевскую жизнь поправки.
– Короли выше обыденщины.
– Знаем. Было, но до вашей эмансипации.
– Ладно. Что, еще никого нет?
– Я тебе на работу не дозвонился, ты удрала, и я не смог сообщить тебе о некоторых изменениях в наших планах. Все они согласованы. Лишь домой позвонить не решился, но оказался прав: ты точна.
– На другой день, что ли, перенесли? Тогда я поеду.
– Не торопись. Сегодня. Все сегодня.
– Так точно?
– Я оперативно провернул одно мероприятие.
– Точнее?
– После нашей столь длительной эпопеи мы решили не запись обмыть, а отмыться самим.
– Точнее?
– Совместим. Мне устроили сауну. За городом.
– Вы с ума сошли! Кому это надо?!
– Ты не любишь?
– Мне это не нравится принципиально. Купеческое гуляние.
– Но сама сауна тебе нравится?
– Никогда не была.
– Побываешь. Там и бар есть, закусочки, магнитофон, музыку можно послушать. Это недалеко. Все туда приедут. Все согласны. Обрадовались.
– Четверо, что ли?
– Не совсем. Целая компания после приедет, но можно и отделиться от них… Там хорошая домашняя обстановка. Комнатка прекрасная…
– В порядке этнографического интереса, может, и неплохо съездить. Что для этого надо?
– Да ничего, все дают. И купальные принадлежности и халаты.
– Я вообще-то сегодня мылась…
– Все не то. Сауна – это фабрика кейфа и здоровья.
– Это верно. Мой феодал после этой фабрики приходит домой по уши в кейфе. А вот здоровья не прибавляется что-то.
– Ты же не знаешь, как было бы без сауны.
– Придумали себе дурацкое развлечение и еще обосновываете его.
– Почему придумали? Это всегда было. Финны испокон веку так.
– У всех один и тот же убогий аргумент. И мой так же говорит. Историки. Финны моются, а не развлекаются. В русских парилках отпариваются, чтоб отмыться. А у вас одна гульба. Для вас это святое развлечение. Дом, работа – все побоку. Еще б помыться, но…
– Это женщина должна мыться три раза в день, а мужчина никогда.
– Вот именно… Да ладно… Может, правда, посмотреть, что так тянет туда Стаса?.. Может, наконец, я узнаю, в чем эта прелесть?
– Умница! Соображаешь.
– А как же туда добираться?
– Отсюда на машине ровно пятнадцать минут.
– Ты на машине поедешь?
– Ничего. Я немного выпью.
– По работе знаю – рискуешь чужими жизнями.
– Это я уже слышал. И, по-моему, от тебя. Ну, поехали!
– Из познавательного интереса только…
– Познай, конечно. Я б тебя и в операционную, такую невежественную, не пускал.
– У нас начальство тоже прославляет эту радость. Банная система радостей. Это, безусловно, они промашку дали, что в операционную пускают, но и мы не рабы такой системы и не лакеи начальства.
– Не тяни время. Будь рабой моей системы, а я буду твоим лакеем.
– Дай подумать.
– Ты думаешь, а время идет.
– Да. Обычно этот процесс занимает время.
– Подумаешь в машине. Ты получишь от сауны колоссальное наслаждение.
– О-о! Дешево.
– Слушай, мы так устали, а это удивительно полезно для здоровья. Для давления.
– Господи! Еще одну панацею придумали. Что значит для давления?
Перед отъездом Лариса позвонила в больницу. Там все было благополучно.
Машина свернула с шоссе на маленькую дорожку в лесок, и метров через пятьсот они подъехали к глухому забору, остановились у калитки. Лариса увидела одноэтажный деревянный дом. Они вошли в сени, в переднюю, холл, вестибюль – как теперь называть ту часть дома, которая находится сразу за входной дверью? Вроде деревенская изба – стало быть, сени. Но на сени не похоже. Большое помещение, вешалка для пальто. Может, передняя? Но в этом квадратном помещении – метров в тридцать – стояли стол, два кресла. Холл, по-видимому.
В креслах сидели двое мужчин в трусах и курили.
– Заходите, заходите. Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Лариса несколько растерялась. К пляжному виду она привыкла лишь на берегу. Пляжный вид в помещении ее немножко ошарашил. Ничего особенного, разумеется. Просто она не ожидала.
Снимая пальто, спросила шепотом:
– Это что, гулянье в большой компании незнакомых? Похоже, что ты их не знаешь?
– Не знаю, конечно. Они и не имеют к нам никакого отношения.
– Тогда объясни.
– Сейчас пройдем и объясню.
Мужчины то ли были словоохотливы чрезмерно, то ли доброжелательно болтливы – сразу не поймешь.
– Вас двое? Присоединяйтесь к нашей компании. Нас четверо: четверо мужчин и две женщины.
– Спасибо. Мы ждем своих. Сейчас еще приедут.
– Ну, смотрите. А то у нас уже все в разгаре. Если захотите, милости просим. Зал направо.
Лариса с Валерием прошли в коридор налево, затем в комнату. Комната была большая, стилизованная под избу. Стены из рубленых бревен. Такие же стилизованные скамейки и столы, расставленные в виде буквы "Т" – то ли для заседания, то ли для банкета по поводу защиты диссертации. В углу диван-тахта. На столе стаканы, рюмки, тарелки, приборы на шесть человек, "на шесть персон".
Валерий вытащил из большого дорожного портфеля бутылку "пшеничной" водки, чешское пиво, итальянский вермут, боржоми, сыр, колбасу, хлеб, масло, банку красной икры, банку с маринованными огурцами, коробку конфет, пачку чая, магнитофон и кассеты к нему.
– Ого! Мало того, что ты запасливый, еще и доставала! Икра даже!
– Это не все. Остальное они привезут. Но в принципе – правила игры. Жанр требует стандартного реквизита.
– Хорошо. Теперь объясняй.