- Я уже знаю, что представляли собой ваши "аптеки". - Он повернулся к нам и продолжал скороговоркой:
- Они с Вулфшимом прибрали к рукам сотни мелких аптек в переулках Нью-Йорка и Чикаго и торговали алкоголем за аптечными стойками. Вот вам
одна из его махинаций. Я с первого взгляда заподозрил в нем бутлегера и, как видите, почти не ошибся.
- А если даже и так? - вежливо сказал Гэтсби. - Ваш друг Уолтер Чейз, например, не погнушался вступить с нами в компанию.
- А вы этим воспользовались, чтобы сделать из него козла отпущения.
Сами в кусты, а ему пришлось месяц отсидеть в тюрьме в Нью-Джерси. Черт побери! Послушали бы вы, что он говорит о вас обоих!
- Он к нам пришел без гроша за душой. Ему не терпелось поправить свои дела, старина.
- Не смейте называть меня "старина"! - крикнул Том. Гэтсби промолчал. - Уолтеру ничего бы не стоило подвести вас и под статью о
противозаконном букмекерстве, да только Вулфшим угрозами заткнул ему рот.
Опять на лице у Гэтсби появилось то непривычное и все же чем-то знакомое выражение.
- Впрочем, история с аптеками - это так, детские игрушки, - уже без прежней торопливости продолжал Том. - Я знаю, сейчас вы заняты аферой
покрупнее, но какой именно, Уолтер побоялся мне рассказать.
Я оглянулся. Дэзи, сжавшись от страха, смотрела в пространство между мужем и Гэтсби, а Джордан уже принялась сосредоточенно балансировать
невидимым предметом, стоявшим у нее на подбородке. Я снова перевел глаза на Гэтсби, и меня поразил его вид. Можно было подумать, - говорю это с
полным презрением к злоязычной болтовне, слышанной в его саду, - можно было подумать, что он "убил человека". При всей фантастичности этого
определения, в тот момент лучшего было не подобрать.
Это длилось ровно минуту. Потом Гэтсби взволнованно заговорил, обращаясь к Дэзи, все отрицал, отстаивал свое доброе имя, защищался от
обвинений, которые даже не были высказаны. Но она с каждым его словом все глубже уходила в себя, и в конце концов он умолк; только рухнувшая
мечта еще билась, оттягивая время, цепляясь за то, чего уже нельзя было удержать, отчаянно, безнадежно ловя знакомый голос, так жалобно звучавший
в другом конце комнаты.
А голос все взывал:
- Том, ради бога, уедем! Я не могу больше!
Испуганные глаза Дэзи ясно говорили, что от всей ее решимости, от всего мужества, которое она собрала в себе, не осталось и следа.
- Ты поезжай с мистером Гэтсби, Дэзи, - сказал Том. - В его машине.
Она вскинула на него тревожный взгляд, но он настаивал с великодушием презрения:
- Поезжай. Он тебе не будет докучать. Я полагаю, он понял, что его претенциозный маленький роман окончен.
И они ушли вдвоем, без единого слова, исчезли, как призраки, одинокие и отторгнутые от всего, даже от нашей жалости.
Том взял полотенце и стал снова завертывать нераскупоренную бутылку виски.
- Может, кто-нибудь все-таки выпьет? Джордан?.. Ник?
Я молчал. Он окликнул еще раз:
- Ник?
- Что?
- Может, выпьешь?
- Нет... Я сейчас только вспомнил, что сегодня день моего рождения.
Мне исполнилось тридцать.
.. Я сейчас только вспомнил, что сегодня день моего рождения.
Мне исполнилось тридцать. Впереди, неприветливая и зловещая, пролегла дорога нового десятилетия.
Было уже семь часов, когда мы втроем уселись в синий "фордик" и тронулись в обратный путь. Том говорил без умолку, шутил, смеялся, но его
голос скользил, не задевая наших мыслей, как уличный гомон, как грохот надземки вверху. Сочувствие ближнему имеет пределы, и мы охотно оставляли
этот чужой трагический спор позади вместе с отсветами городских огней.
Тридцать - это значило еще десять лет одиночества, все меньше друзей-холостяков, все меньше нерастраченных сил, все меньше волос на голове.
Но рядом была Джордан, в отличие от Дэзи не склонная наивно таскать за собою из года в год давно забытые мечты. Когда замелькали мимо темные
переплеты моста, ее бледное личико лениво склонилось к моему плечу и ободряющее пожатие ее руки умерило обрушившуюся на меня тяжесть
тридцатилетия.
Так мы мчались навстречу смерти в сумраке остывающего дня.
***
На следствии главным свидетелем был молодой грек Михаэлис, владелец ресторанчика у шлаковых куч. Разморенный жарой, он проспал до пяти
часов, потом вышел погулять и заглянул в гараж к Джорджу Уилсону. Он сразу увидел, что Уилсон болен, и болен не на шутку - его трясло, лицо у
него было желтое, одного цвета с волосами. Михаэлис посоветовал ему лечь в постель, но Уилсон не захотел, сказал, что боится упустить клиентов.
Пока они спорили, над головой у них поднялся отчаянный шум и грохот.
- Это моя жена, я ее запер наверху, - спокойно пояснил Уилсон. - Пусть посидит там до послезавтра, а послезавтра мы отсюда уедем.
Михаэлис оторопел; они прожили бок о бок четыре года, и он бы никогда не поверил, что Уилсон способен на такое. Это был человек, как
говорится, заезженный жизнью; когда не работал в гараже, только и знал что сидеть на стуле в дверях и смотреть на прохожих, на машины,
проносившиеся мимо.
Заговорят с ним, он непременно улыбнется в ответ ласковой, бесцветной улыбкой. Он самому себе не был хозяин; над ним была хозяйкой жена.
Михаэлис, понятно, стал допытываться, что такое стряслось, но от Уилсона ничего нельзя было добиться - вместо ответа он вдруг стал бросать
на соседа косые, подозрительные взгляды и выспрашивать, где он был и что делал в такой-то день, в такой-то час.
Михаэлису даже сделалось не по себе, и, завидя на дороге кучку рабочих, направлявшихся в его ресторан, он под этим предлогом поспешил уйти,
сказав, что еще вернется. Но так и не вернулся. Попросту забыл, должно быть. И только выйдя опять, уже в восьмом часу, он услышал в гараже
громкий, злой голос миссис Уилсон, и ему сразу вспомнился давешний разговор.
- На, бей! - кричала она. - Бей, топчи ногами, ничтожество, трус поганый!
Дверь распахнулась, она выбежала на дорогу, с криком размахивая руками, - и прежде чем он успел сделать хоть шаг, все было кончено.
"Автомобиль смерти", как его потом назвали газеты, даже не остановился; вынырнув из густеющих сумерек, он дрогнул на миг в трагической
нерешительности в скрылся за поворотом дороги. Михаэлис и цвета его нс успел разглядеть толком - подоспевшей полиции он сказал, что машина была
светло-зеленая. Другая машина, которая шла в Нью-Йорк, затормозила, проскочив ярдов на сто, и водитель бегом кинулся назад, туда, где,
скорчившись, лежала Миртл Уилсон, внезапно в грубо вырванная из жизни, и ее густая темная кровь смешивалась с дорожной пылью.