Что вы на это скажете, а? В такой дыре никогда не знаешь, на что нарвешься...
Задыхаясь, я прервал его:
- Алло! Послушайте - вы не с мистером Гэтсби говорите. Мистер Гэтсби умер.
На другом конце провода долго молчали. Потом послышалось короткое восклицание, потом в трубке щелкнуло, и нас разъединили.
***
Кажется, на третий день пришла телеграмма из какого-то городка в Миннесоте, подписанная: Генри Ч. Гетц. В телеграмме говорилось, что
податель немедленно выезжает и просит дождаться его с похоронами.
Это был отец Гэтсби, скорбного вида старичок, беспомощный и растерянный, увернутый, несмотря на теплый сентябрьский день, в дешевое
долгополое пальто с поясом. От волнения глаза у него непрерывно слезились, а как только я взял из его рук саквояж и зонтик, он стал дергать себя
за реденькую седую бороду, так что мне с трудом удалось снять с него пальто.
Видя, что он еле держится на ногах, я повел его в музыкальный салон, усадил там и, вызвав лакея, сказал, чтобы ему принесли поесть. Но есть
он не стал, а молоко расплескалось из стакана, так у него дрожала рука.
- Я прочел в чикагской газете, - сказал он. - В чикагской газете было написано. Я сразу же выехал.
- У меня не было вашего адреса.
Его невидящий взгляд все время перебегал с предмета на предмет.
- Это сделал сумасшедший, - сказал он. - Конечно же, сумасшедший.
- Может быть, вы хоть кофе выпьете? - настаивал я.
- Нет, я ничего не хочу. Мне уже лучше, мистер...
- Каррауэй.
- Мне уже лучше, вы не беспокойтесь. Где он, Джимми?
Я проводил его в гостиную, где лежал его сын, и оставил там. Несколько мальчишек забрались на крыльцо и заглядывали в холл; я им объяснил,
кто приехал, и они неохотно пошли прочь.
Немного погодя дверь гостиной отворилась и мистер Гетц вышел; рот у него был открыт, лицо слегка побагровело, из глаз катились редкие,
неупорядоченные слезы. Он был в том возрасте, в котором смерть уже не кажется чудовищной неожиданностью, и когда он, впервые оглядевшись вокруг,
увидел величественную высоту сводов холла и анфилады пышных покоев, открывавшиеся в обе стороны, к его горю стало примешиваться чувство
благоговейной гордости. Я отвел его наверх, в одну из комнат для гостей, и, пока он снимал пиджак и жилет, объяснил ему, что все распоряжения
были приостановлены до его приезда.
- Я не знал, каковы будут ваши пожелания, мистер Гэтсби...
- Моя фамилия Гетц.
- ... мистер Гетц. Я думал, может быть, вы захотите увезти тело на Запад.
Он замотал головой.
- Джимми всегда больше нравилось здесь, на Востоке. Ведь это здесь он достиг своего положения. Вы были другом моего мальчика, мистер...?
- Мы с ним были самыми близкими друзьями.
- Он бы далеко пошел, можете мне поверить. Он был еще молод, но вот здесь у него было хоть отбавляй. - Он внушительно постучал себя по лбу,
и я кивнул в знак согласия.
- Поживи он еще, он бы стал ба-а-льшим человеком. Таким, как Джеймс Дж.
Хилл. Он бы ба-а-льшую пользу принес стране.
- Вероятно, - сказал я, замявшись.
Он неловко стащил с постели расшитое покрывало, лег, вытянулся и мгновенно уснул.
Он неловко стащил с постели расшитое покрывало, лег, вытянулся и мгновенно уснул.
Вечером позвонил какой-то явно перепуганный субъект, который, прежде чем назвать себя, пожелал узнать, кто с ним говорит.
- Говорит мистер Каррауэй.
- А-а! - радостно отозвался он. - А я - Клипспрингер.
Я тоже обрадовался - можно было, значит, рассчитывать, что за гробом Гэтсби пойдет еще один старый знакомый. Не желая давать извещение в
газеты, чтобы не привлечь толпу любопытных, я решил лично сообщить кое-кому по телефону. Но почти ни до кого не удалось дозвониться.
- Похороны завтра, - сказал я. - Нужно быть на вилле к трем часам. И будьте так любезны, скажите всем, кто захотел бы приехать.
- Да, да, непременно, - поспешно ответил он. - Я вряд ли кого-нибудь увижу, но если случайно... Его тон заставил меня насторожиться.
- Вы сами, разумеется, будете?
- Постараюсь, непременно постараюсь. Я, собственно, позвонил, чтобы...
- Минутку, - перебил я. - Мне бы хотелось услышать от вас точно: вы будете?
- Мм... видите ли - дело в том, что я теперь живу у одних знакомых в Гриниче, и завтра они на меня в некотором роде рассчитывают.
Предполагается что-то вроде пикника или прогулки. Но я, конечно, приложу все старания, чтобы освободиться.
У меня невольно вырвалось: "Эх!" - и он, должно быть, услышал, потому что сразу заторопился:
- Я, собственно, позвонил вот зачем: я там оставил пару туфель, так не затруднит ли вас распорядиться, чтобы мне их прислали. Понимаете, это
теннисные туфли, и я без них прямо как без рук. Пусть пошлют на адрес...
На чей адрес, я уже не слыхал - я повесил трубку. А немного спустя мне пришлось постыдиться за Гэтсби - один из тех, кому я звонил,
выразился в том смысле, что, мол, туда ему и дорога. Впрочем, я сам был виноват: этот господин принадлежал к числу самых заядлых любителей
позубоскалить насчет Гэтсби, угощаясь его вином, и нечего было звонить такому.
Наутро в день похорон я сам поехал в Нью-Йорк к Мейеру Вулфшиму, не видя другого способа с ним связаться. Лифт остановился против двери, на
которой значилось: "Акц. о-во "Свастика"; по совету лифтера я толкнул дверь - она была не заперта, и я вошел. Сперва мне показалось, что в
помещении нет ни души, и только после нескольких моих окликов за перегородкой заспорили два голоса, и минуту спустя из внутренней двери вышла
хорошенькая еврейка и недружелюбно уставилась на меня большими черными глазами.
- Никого нет, - сказала она. - Мистер Вулфшим уехал в Чикаго.
Первое из этих утверждений явно не соответствовало действительности, так как за перегородкой кто-то стал фальшиво насвистывать "Розовый
куст".
- Будьте добры сказать мистеру Вулфшиму, что его хочет видеть мистер Каррауэй.
- Как же это я ему скажу, если он в Чикаго?
В эту минуту из-за двери позвали: "Стелла!" - и я сразу узнал голос Вулфшима.
- Оставьте на столике вашу карточку, - поспешно сказала женщина. - Он вернется, я ему передам.
- Послушайте, я же знаю, что он здесь.
Она шагнула вперед, негодующе подбоченясь.
- - Повадились тоже врываться сюда когда вздумается, - заговорила она сердито.