Перешлив
Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконецкКокушкину
мосту и остановились перед большим домом. "Этот дом я знаю, - сказалясам
себе. - Это дом Зверкова". Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько
кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников - каксобак,одинна
другом сидит. Там есть и у меня одинприятель,которыйхорошоиграетна
трубе. Дамы взошли в пятый этаж. "Хорошо, - подумал я, - теперь не пойду,а
замечу место и при первом случае не премину воспользоваться".
Октября 4.
Сегодня середа, и потому ябылунашегоначальникавкабинете.Я
нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен
быть очень умный человек. Весь кабинет его уставленшкафамискнигами.Я
читал название некоторых: все ученость, такая ученость, что нашемубратуи
приступа нет: все или на французском, или на немецком. А посмотретьвлицо
ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда неслышал,чтобыон
сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: "Каковона
дворе?" -"Сыро,вашепревосходительство!"Да,ненашемубратучета!
Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меняособеннолюбит.
Если быидочка...эх,канальство!..Ничего,ничего,молчание!Читал
"Пчелку". Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взялбы,ей-богу,
их всех, да и перепорол розгами! Там жечиталоченьприятноеизображение
бала, описанное курским помещиком.Курскиепомещикихорошопишут.После
этого заметил я, что уже било половину первого, а наш невыходилизсвоей
спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которогоникакое
перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил состула
с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье
на ней было белое, как лебедь: фу, какоепышное!акакглянула:солнце,
ей-богу, солнце! Она поклонилась и сказала: "Папа' здесь не было?"Ах,ай,
ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка!"Вашепревосходительство,-
хотел я было сказать, - не прикажите казнить, а если уже хотите казнить,то
казнитевашеюгенеральскоюручкою".Да,чертвозьми,как-тоязыкне
поворотился, и я сказал только: "Никак нет-с". Онапогляделанаменя,на
книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног, подскользнулсянапроклятом
паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержалсяидосталплаток.
Святые, какой платок! тончайший, батистовый - амбра, совершенная амбра!так
и дышит от него генеральством. Она поблагодарилаичуть-чутьусмехнулась,
так что сахарные губки ее почти не тронулись, и после этого ушла. Я ещечас
сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: "Ступайте, Аксентий Иванович, домой,
барин уже уехал издому".
Я ещечас
сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: "Ступайте, Аксентий Иванович, домой,
барин уже уехал издому".Ятерпетьнемогулакейскогокруга:всегда
развалится в передней, и хоть бы головоюпотрудилсякивнуть.Этогомало:
один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставаясместа,потчевать
табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп,чтоячиновник,яблагородного
происхождения. Однако ж я взял шляпу и надел сам на себя шинель, потомучто
эти господа никогда не подадут, ивышел.До'мабольшеючастиюлежална
кровати. Потом переписал очень хорошиестишки:"Душенькичасокневидя,
Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, ясказал".
Должно быть, Пушкина сочинение.Ввечеру,закутавшисьвшинель,ходилк
подъезду ее превосходительства иподжидалдолго,невыйдетлисестьв
карету, чтобы посмотреть еще разик, - но нет, не выходила.
Ноября 6.
Разбесил начальник отделения. Когда я пришел в департамент, он подозвал
меня к себе и началмнеговоритьтак:"Ну,скажи,пожалуйста,чтоты
делаешь?" - "Как что? Яничегонеделаю",-отвечаля."Ну,размысли
хорошенько! ведь тебе уже за сорок лет -порабыуманабраться.Чтоты
воображаешь себе?Тыдумаешь,янезнаювсехтвоихпроказ?Ведьты
волочишься за директорскою дочерью! Ну, посмотри насебя,подумайтолько,
что ты? ведь ты нуль, более ничего. Ведь утебянетнигрошазадушою.
Взгляни хоть в зеркало на свое лицо, куды тебе думать о том!"Чертвозьми,
что у него лицо похоже несколько на аптекарский пузырек, да на голове клочок
волос, завитый хохолком, да держит ее кверху,дапримазываетеекакою-то
розеткою, так уже думает, что ему только одному все можно. Понимаю, понимаю,
отчегоонзлитсянаменя.Емузавидно;онувидел,можетбыть,
предпочтительно мне оказываемые знаки благорасположенности.Даяплююна
него! Велика важность надворный советник! вывесил золотую цепочкукчасам,
заказывает сапоги по тридцати рублей -дачертегопобери!яразвеиз
какие-нибудь разночинцев,изпортныхилиизунтер-офицерскихдетей?Я
дворянин. Что ж, и я могу дослужиться. Мне еще сорок два года - время такое,
в которое, по-настоящему, только что начинаетсяслужба.Погоди,приятель!
будем и мы полковником, аможетбыть,еслибогдаст,точем-нибудьи
побольше. Заведем и мы себе репутацию еще и получше твоей.Чтожтысебе
забрал в голову, что, кроме тебя, уже нет вовсе порядочного человека? Дай-ка
мне ручевский фрак, сшитый по моде, да повяжиясебетакойже,какты,
галстук, - тебе тогда не стать мне и в подметки.