Однако, когдаСаккарпопросилсдатьдом
лично ему, она тотчас же согласилась,предоставивемупервыйивторой
этажи за смехотворную плату в десять тысячфранков,хотяэтороскошное
княжеское помещение, конечно, можно было сдать вдвое дороже.
Многие еще помнили роскошь,которуюлюбилвыставлятьнапоказкнязь
Орвьедо. В лихорадочной спешкенасладитьсясвоимгромаднымсостоянием,
нажитым финансовыми операциями, когда на негоградомсыпалисьмиллионы,
приехав из Испании и поселившись в Париже, он купил и отремонтировалэтот
особняк, в ожидании дворца из мрамора и золота, которым он мечталудивить
мир. Здание было построено ещевпрошломвеке;этобылодинизтех
предназначенныхдляразвлеченийдомов,которыевеселящиесявельможи
окружали обширными садами, но частью разрушенный и перестроенныйвболее
строгих пропорциях; от парка, которыйпримыкалкнемупрежде,остался
только широкий двор, окруженный конюшнями и каретными сараями,даиего
вскоре должны были уничтожить при ожидавшейсяпрокладкеулицыКардинала
Феша. Князь купил его унаследниковпредставительницыродаСен-Жермен,
владения которой простирались раньше доулицыТруа-Фрер,бывшейпрежде
продолжением улицы Тетбу. Кроме того, сохранились ворота, ведущие водвор
дома с улицы Сен-Лазар, рядом сдругимбольшимзданиемтойжеэпохи,
прежнейвиллойБовилье,которуюБовилье,постепенноразорявшиеся
владельцы, до сих пор еще занимали; им же принадлежалиостаткичудесного
сада,великолепныедеревьякотороготожедолжныбылипогибнутьпри
перепланировке этого квартала.
Саккар, хоть и был разорен,таскалзасобойцелыйхвостприслуги,
остаткислишкоммногочисленнойдворни-лакея,поварасженой,
заведовавшей бельем, еще одну женщину, неимевшуюникакихобязанностей,
кучера и двух конюхов; он занял конюшни икаретныесараи,поставилтам
двух лошадей, три экипажа, внижнемэтажеустроилстоловуюдлясвоих
людей. У этого человека не было верныхпятисотфранков,ноонжилна
широкую ногу, как будто имелдвестиилитристатысячфранковвгод.
Поэтому он сумелзаполнитьсвоейособойобширныеапартаментывторого
этажа, три гостиных,пятьспален,несчитаягромаднойстоловой,где
когда-то накрывали стол на пятьдесят персон.Преждетамбыладверьна
внутреннюю лестницу, ведущую в третий этаж, в другуюстоловую,поменьше,
но княгиня, недавно сдавшая этучастьтретьегоэтажаодномуинженеру,
господину Гамлену, холостяку, живущему вдвоем с сестрой,наглухозакрыла
эту дверь двумя крепкими болтами. Вместе с этими жильцами она пользовалась
черной лестницей, а парадная была предоставлена в распоряжение Саккара.У
него оставалась кое-какая мебель из особняка в парке Монсо, ее нехватило
на все комнаты, но всежеонанемногооживилаэтуанфиладуголыхи
печальных стен, с которых на другой жеденьпослесмертикнязясловно
чья-то упрямая рука сорвала даже последние куски обоев.
Издесьонмог
снова предаваться мечтам о богатстве.
Княгиня Орвьедо былавтовремяоднойиззамечательныхличностей
Парижа.
Пятнадцать лет тому назад, повинуясь категорическомуприказаниюсвоей
матери, герцогини де Комбевиль, она согласилась выйти замуж за князя, хотя
и не любила его. Эта двадцатилетняя девушка славилась тогда своей красотой
и благонравием, была очень набожнаичересчурсерьезна,хотястрастно
любила светскую жизнь. Она ничего не знала о странных слухах,ходившихо
князе, о происхождении его сказочного богатства, оценивавшегосявтриста
миллионов, о том, что он всю жизнь занимался ужасающимграбежом-нес
оружием в руках на большой дороге, как благородные авантюристы прошлого, а
как корректный современный бандит,средибеладнязапускающийрукив
карманы бедного доверчивого люда, обреченного на разорение и гибель.Там,
в Испании, и здесь, во Франции, в течение двадцати лет князьурывалсебе
львиную долю во всех крупных, вошедших в легенду жульнических аферах.Она
и не подозревала, что его миллионы подобраны в крови и грязи, но спервой
же встречипочувствовалакнемуотвращение,превозмочькотороебыли
бессильныдажееерелигиозныеубеждения.Вскорекееантипатии
присоединилось и глухое, все растущее озлобление, вызванноетем,чтоот
этого брака, на который она согласилась, повинуясь матери, у неенебыло
ребенка. Материнства было бы достаточно для ее счастья, она обожаладетей
и стала ненавидеть этого человека за то, что, несумевпробудитьвней
чувств любовницы, он даже не смог сделатьеематерью.Тогдакнягиняс
головой окунулась в неслыханную роскошь и, ослепляяПарижблескомсвоих
празднеств, окружила себя таким великолепием, что, говорят; ейзавидовали
даже в Тюильри. Потомвдруг,надругойжеденьпослесмертикнязя,
сраженного апоплексическим ударом, особняк на улице Сен-Лазар погрузился в
глубокое молчание, в полный мрак. Нигде не виднобылосвета,неслышно
шума, двери и окна были закрыты,ипошлислухи,чтокнягинявнезапно
выехала изпервогоивторогоэтажейиуединиласьвтрехмаленьких
комнатках третьего, оставив при себе только бывшую горничную своей матери,
вынянчившую ее старушку Софи. Когда она снова стала выходить издома,на
ней было простое черное шерстяное платье, а волосы спрятаны подкружевной
косынкой. Она была небольшого роста и по-прежнемуполная.Лицосузким
лбом и рот с жемчужными зубами были все так же красивы, но кожа пожелтела,
а сжатые губы выражали немуюволю,направленнуюнаоднуцель,каку
монахини, уже давно ушедшей отмира.Ейтогдатолькочтоисполнилось
тридцать лет,истехпоронасталажитьисключительнодлясвоей
грандиозной благотворительности.
В Париже все были поражены, пошли всякие необыкновенные слухи.Княгиня
унаследовала все состояние, пресловутые триста миллионов, окоторыхдаже
писаливгазетах.