И вот он снова намостовой,каквтедалекие
времена, когда только начинал свою карьеру, и все такой же молодой,такой
же алчный, терзаемый все той же потребностью наслаждаться и побеждать.Он
попробовал всего и не насытился, потому что, казалось ему, у него небыло
ни случая, ни времени как следуетиспользоватьлюдейиобстоятельства.
Сейчас он испытывал особое унижение от того, что чувствовал себянаэтой
мостовой ничтожнее новичка, которого еще поддерживают иллюзии и надежды. И
его охватывало страстное желание начать все сначала и снова все завоевать,
подняться на такую высоту, какой он еще не достигал, увидеть,наконец,у
своих ног завоеванный город. Довольнообманчивого,показногобогатства,
теперь ему нужно прочное здание солидного капитала, нужна подлинная власть
золота, царящая на туго набитых мешках!
Раздавшийся снова резкий и пронзительный голос Мозера на минуту оторвал
Саккара от его размышлений:
- Экспедиция вМексикустоитчетырнадцатьмиллионоввмесяц,это
доказал Тьер...Инадобытьпоистинеслепым,чтобыневидеть,что
большинство в палате ненадежное. Левых теперь больше тридцати человек. Сам
императорхорошопонимает,чтонеограниченнаявластьстановится
невозможной, раз он первым заговорил о свободе.
Пильеро не отвечал и только презрительно усмехался.
- Да, я знаю, вам кажется, что рынок устойчив, что дела идутхорошо...
Но посмотрим, что будет дальше. Дело в том, чтовПарижеслишкоммного
разрушилиислишкоммногонастроили!Этибольшиеработыистощили
накопления. Конечно, крупные банки как будто процветают, - но пусть только
один из них лопнет, и вы увидите, как все они рухнут один за другим...Не
говоря уже о том, чтонародволнуется...Этамеждународнаяассоциация
трудящихся, организованная недавно в целях улучшения жизни рабочих,очень
меняпугает.ВоФранциивсюдунедовольство,революционноедвижение
усиливается с каждым днем...Говорювам,вплодзабралсячервь.Все
полетит к черту.
Но тут все стали громко возражать. У этогопроклятогоМозера,должно
быть, опять разболелась печень. Между тем,произносясвоиречи,онне
спускал глаз с соседнего столика, где Мазо и Амадье,средиобщегошума,
продолжали тихо разговаривать.Мало-помалувесьзалвстревожилсяэтой
конфиденциальной беседой. Что они поверяли друг другу,очемшептались?
Конечно, Амадье давал ордера, подготовлял какую-то аферу. Вот уже три дня,
как распространялись недобрые слухи о работах на Суэцком перешейке.Мозер
прищурился и понизил голос:
- Вы знаете, англичане не хотят, чтобы там продолжалисьработы.Можно
ожидать войны.
На этот раз даже Пильеро заколебался-ужоченьпоразительнаябыла
новость.
Известие было невероятно, и оно тотчас же стало переходить от столика к
столику, приобретая силу достоверности: Англия послала ультиматум,требуя
немедленного прекращения работ. Амадье, очевидно, об этом и говорил с Мазо
и, конечно, поручал ему продать все свои акции Суэцкого канала.
Амадье, очевидно, об этом и говорил с Мазо
и, конечно, поручал ему продать все свои акции Суэцкого канала. В воздухе,
насыщенномзапахомподаваемыхблюд,срединепрерывногозвонапосуды
поднялся ропот, надвигалась паника, и волнение усилилось до предела, когда
внезапно вошел один из служащих Мазо, маленький Флори,юношасприятным
лицом, наполовину закрытым густой каштановой бородой.Спачкойфишекв
руке он быстро пробрался к своему патронуи,передаваяих,сказалему
что-то на ухо.
- Хорошо, - кратко ответил Мазо, раскладывая фишки по своему блокноту.
Затем, взглянув на часы, он сказал:
- Скоро двенадцать! Скажите Бертье, чтобы он подождалменя,ибудьте
сами на месте.
Сходите за телеграммами.
Когда Флори ушел, Мазо возобновил разговор с Амадье и, вынув из кармана
чистые фишки, положил их на скатерть возле своейтарелки;каждуюминуту
кто-нибудь из его клиентов, уходя, наклонялся к нему мимоходомиговорил
несколько слов, которые он быстро записывал на одном изкусочковбумаги,
продолжая есть. Ложное известие, пришедшее неизвестно откуда, возникшее из
ничего, разрасталось, как грозовое облако.
- Вы продаете, не правда ли? - спросил Мозер у Сальмона.
Но последний промолчал и улыбнулся так загадочно, что Мозер оробел, уже
сомневаясь в этом ультиматуме Англии и не подозревая, что самтолькочто
выдумал его.
- Что до меня, так якуплю,сколькопредложат,-решилПильерос
хвастливой отвагой игрока, не признающего никакого метода.
Опьяненный атмосферой игры, наполнявшей этот тесныйзаливсеболее
накалявшейся кконцузавтрака,Саккаррешился,наконец,съестьсвою
спаржу, снова чувствуя раздражение против Гюре, который так инеявился.
Вот уже несколько недель, как он,всегдабыстрорешавшийвсевопросы,
колебался, одолеваемый сомнениями. Он понимал, что нужно кореннымобразом
изменить свое положение. Сперва он мечтал о совсем новой жизни,овысшей
административной или политической деятельности. Почему бы Законодательному
корпусу не ввести его в Совет министров, как ввели его брата?Вбиржевой
игре ему не нравилась эта постоянная неустойчивость - там можнобылотак
же легко потерять громадныесуммы,какинажитьих:никогдаемуне
приходилось спать спокойно,суверенностью,чтоонобладаетреальным
миллионом и никому ничего не должен. И сейчас, тщательно анализируя самого
себя, он сознавал, что, быть может, был слишком горячдляэтихденежных
битв, где нужно иметь столько хладнокровия. Вероятнопоэтому,повидавв
своейнеобычайнойжизнитакмногороскошиинужды,задесятьлет
грандиозных спекуляций земельными участками нового Парижаонпрогорели
разорился, в то времякакдругие,болеетяжеловесныеимедлительные,
нажили колоссальные состояния. Да, может быть, он ошибся в своих настоящих
способностях, может быть, его активность, страстная вера в свои силы сразу
обеспечили бы ему успех в политических схватках? Все будет теперь зависеть
от ответа его брата. Если брат оттолкнет его, снова броситеговпучину
ажиотажа, - ну что ж, тем хуже для него и для других, он пойдеттогдана
крупнейшую аферу, о котороймечталуженесколькомесяцев,никомуеще
ничего не сказав, на колоссальное дело,пугавшееегосамого;онобыло
такого размаха, что в случае успеха или провала должно было потрястивесь
мир.