Проходя мимо, Саккар вдруг заметил стоявшегопоодальгрузногочеловека,
который разглядывал на солнце рубин, осторожноповорачиваяеговсвоих
толстых и грязных пальцах.
- А, Буш!.. Я и забыл, что как раз собирался зайти к вам.
Буш, у которого была деловая контора на улице Фейдо,многоразбывал
полезенСаккарувзатруднительныхобстоятельствах.Онпродолжалв
самозабвенииисследоватьигрудрагоценногокамня,запрокинувширокое
плоское лицо с серыми глазами навыкате, как бы потухшими от яркогосвета;
его белый галстук, которого он никогданеснимал,скрутилсяжгутом,а
сюртук, купленныйпослучаю,когда-топревосходный,нонеобыкновенно
потертый и весь в пятнах, поднялся у него назатылкедотусклыхволос,
падавших с голого черепаредкимиинепослушнымипрядями.Возрастего
шляпы,порыжевшейотсолнца,полинявшейотдождей,невозможнобыло
определить.
Наконец он решился спуститься с небес на землю:
- А, господин Саккар, и вы завернули сюда?
- Да... У меня тут письмо на русском языке, письмо от одногорусского,
у него банк в Константинополе. Так вот, я подумал, что ваш брат мог бы мне
его перевести.
Буш, продолжая с бессознательной нежностью вертеть свой рубин вправой
руке, протянул левую, говоря, что сегодня же вечером онпришлетперевод.
Но Саккар объяснил, что в письме всего только десять строк.
- Я поднимусь к вам, и ваш брат мне тут же его и прочтет.
Его прервало появление госпожи Мешен, женщины чудовищно тучной,хорошо
известной завсегдатаям биржи: этобылаоднаизтехненасытныхмелких
спекулянток, чьи жирныерукивечнокопаютсявовсякихподозрительных
делах.Лицоее,похожеенаполнуюлуну,одутловатоеикрасное,с
маленькими голубыми глазками, едва заметным носомпуговкой,скрошечным
ротиком, откуда исходил тонкийписк,казалось,выпиралоиз-подстарой
розовой шляпы, криво завязанной гранатовыми лентами, а гигантскую грудьи
огромный, вздутый живот стягивало платье из зеленого поплина,побуревшего
от грязи. На руке у нее висела старомодная чернаясумка,скоторойона
никогда не расставалась, - громадная, глубокая, как чемодан.Сегодняэта
сумка была набита до отказа, и под ее тяжестью Мешен сгибаласьнаправую
сторону, как склоненное дерево.
- Вот и вы, - сказал Буш, по-видимому ожидавший ее.
- Да, я получила бумаги из Вандома, они со мной.
- Хорошо! Идем ко мне... Здесь сегодня нечего делать.
Саккар бросил косой взгляд на вместительную кожаную сумку. Он знал, что
туданеминуемопопадаютобесцененныебумаги,акцииобанкротившихся
компаний, на которых "мокроногие" еще продолжают играть, перекупая другу
друга пятисотфранковые бумаги за двадцать су,задесятьсу,всмутной
надежде на невозможное повышение курса; другие, более практичные, покупают
их как жульническийтовар,которыйонисбарышомуступятбанкротам,
стремящимся раздуть свой пассив.
ВсмертельныхфинансовыхбитвахМешен
была вороном, который провожаетармиивпоходе;онасосвоейсумкой
присутствовала при основании каждого акционерного общества, каждого банка,
разнюхивала обстановку, ловила трупный запах даже впериодыпроцветания,
во время блистательных эмиссий, зная, чтокрахнеизбежен,чтонастанет
день разгрома, когда можно будет пожирать трупы, подбирая акции в грязии
в крови. И Саккар,которыйобдумывалсвойпроектграндиозногобанка,
слегка вздрогнул, - у него мелькнуло недоброе предчувствие привидеэтой
сумки, этой свалки обесцененные бумаг,кудапопадалавсявыметеннаяс
биржи макулатура.
Буш уже уходил вместе со старухой, но Саккар удержал его:
- Значит, мне можно зайти, ваш брат наверное дома?
На лице Буша появилось тревожное удивление:
- Мой брат? Ну конечно! Где же ему еще быть?
- Прекрасно, значит, мы увидимся.
Расставшись с ними,Саккармедленнопошелвдольдеревьевкулице
Нотр-Дам де Виктуар.Этачастьплощадибыласамойоживленной,здесь
помещались торговые фирмы, мелкие предприятия,изолотыебуквывывесок
горели на солнце. Набалконахколыхалисьшторы,уокнамеблированной
комнаты, разинув рты, стояла целаясемьяпровинциалов.Саккарневольно
поднял голову, посмотрел на этих людей, улыбаясь их ошеломленному виду,и
в голове его мелькнула утешительная мысль о том, чтовпровинциивсегда
найдутся акционеры. А позади все раздавался гул биржи, преследуя его,как
шум отдаленного прилива, который вот-вот проглотит его.
Но его остановила новая встреча.
- Как, Жордан, вы на бирже? -воскликнулон,пожимаярукувысокому
смуглому молодому человеку с маленькими усиками, с решительнымитвердым
выражением лица. Жордан, после тогокакотецего,марсельскийбанкир,
когда-то проигравшись на бирже, покончил с собой, уже десять лет струдом
перебивалсявПариже,страстноувлекаясьлитературой,имужественно
боролся с самой ужасной нищетой.Одинизегородственников,жившийв
Плассане и знакомый с семьей Саккара, рекомендовалегопоследнемувто
время, когда тот еще принимал весь Париж в своем особняке в парке Монсо.
- На бирже, о нет, ни за что! - ответил молодой человек,резкомахнув
рукой, как будто отгоняя трагическое воспоминание об отце.
Затем он снова улыбнулся и сказал:
- А знаете, ведь я женился... Да, наподругедетства.Насобручили,
когда я был еще богат, и она ни за что не захотела отказаться от меня даже
теперь, когда я стал бедняком.
- Да, правда, я получил извещение, - сказал Саккар. - А уменяпрежде
были дела с вашим тестем, господином Можандром,когдаунегоещебыла
фабрика парусины в Лавилете. Он, должно быть,заработалнанейхорошее
состояние.
Они остановились возле уличной скамьи, и Жордан прервал разговор, чтобы
представить сидевшего на ней толстого и низенького, своеннойвыправкой,
господина, с которым он беседовал, когда подошел Саккар.