Носзади кто-то держал, тянул
его за шинель.
- Карау-у-у-ул!-тонковел на последнем издыхании Шкалик, ординарец
Бориса,самыймолодой во взводебоец. Онне отпускал от себякомандира,
пытался стащить егов снежнуюнорку. Борис отбросил Шкалика и ждал, подняв
пистолет, когдавспыхнет ракета.Рука его отвердела, не качалась,и все в
нем вдругзакостенело, сцепилось в твердый комок, теперь он попадет, твердо
знал - попадет.
Ракета.Другая. Пучком выплеснулись ракеты. Борис увидел старшину. Тот
топтал что-тогорящее. Клубок огня катился из-подногМохнакова,ошметки
разлетались по сторонам.
Погасло.
Старшина грузно свалился в траншею.
- Живой! Ты живой! - Борис хватал старшину, ощупывал.
- Все! Все! Рехнулся фриц! Скатушек сошел!..- втыкая лопаткув снег,
вытираяееоземлю,задышливовыкрикивалстаршина.-Простынянанем
вспыхнула... Страсть!..
Черная пороша вертелась над головой, ахали гранаты,сыпалась стрельба,
грохотали орудия.Казалось,вся войнабыласейчас здесь,вэтом месте,
кипела врастоптанной яметраншеи,исходя удушливым дымом, ревом,визгом
осколков, звериным рычанием людей.
И вдруг на мгновение все опало, остановилось. Усилился вой метели.
- Танки! - разноголосо завопила траншея.
Изтемнотынанеслоудушливойгарью.Танкибезглазымичудовищами
возникли из ночи, скрежетали гусеницами на морозе и тутже буксовали, немея
в глубоком снегу. Снег пузырился, плавился под танками и на танках.
Им не былоходуназад, ивсе, что попадалосьна пути,они крушили,
перемалывали. Пушки, двеужетолько, развернувшись, хлесталиим вдогон. С
вкрадчивымкурлыканьем,от которого заходилосьсердце, обрушился на танки
залптяжелыхэрэсов,электросварочной вспышкойослепивполе боя, качнув
окоп, оплавляя все, что было в нем:снег,землю, броню, живых и мертвых. И
свои, и чужеземные солдаты попадали влежку, жались друг к другу, заталкивали
головы в снег, срывая ногти, по-собачьи рыли руками мерзлую землю, старались
затискатьсяпоглубже,быть поменьше, утягивалипод себя ноги - и всебез
звука, молчком, лишь загнанный хрип слышался повсюду.
Гул нарастал.
Возлетяжелоготанкаткнулся,хокнулогнемснарядгаубицы.Танк
содрогнулся, звякнулжелезом, забегал влево-вправо, качнулорудием, уронил
набалдашникдульноготормозавснеги,буравяпередсобойживой
перекатывающийся ворох, ринулсяна траншею. Отнего, уже неуправляемого, в
паникерассыпалисьичужиесолдаты,ирусскиебойцы.Танквозник,
зашевелилсябезгласнойтушей надтраншеей, тракилязгнули, повернулись с
визгом, бросив на старшину, на Бориса комья грязного снега, обдав их горячим
дымом выхлопной трубы. Завалившись одной гусеницейвтраншею, буксуя, танк
рванулся вдоль нее.
Завалившись одной гусеницейвтраншею, буксуя, танк
рванулся вдоль нее.
Надсаженно,на пределезавывал мотор,рубили,перемалывалимерзлую
землю и все в нее вкопанные гусеницы.
- Да что жеэтотакое? Дачтоже это такое?- Борис, ломая пальцы,
вцарапывался в твердую щель. Старшина тряс его, выдергивал, будто суслика из
норы, но лейтенант вырывался, лез занозно в землю.
- Гранату! Где граната?
Борис перестал биться, лезть куда-то,вспомнил: под шинелью на поясе у
неговиселидве противотанковые гранаты. Он всем раздал с вечера подве и
себе взял, да вот забыл про них, а старшина или утерял свои, или использовал
уже. Стянувзубами рукавицу, лейтенант сунул руку подшинель - гранатана
поясе висела уже одна.Он выхватил ее, начал взводитьчеку. Мохнаков шарил
по рукаву Бориса, пыталсяотнять гранату,но взводный отталкивал старшину,
ползнаколенях,помогаясебе локтями, вследза танком,которыйпахал
траншею,метрзаметромпрогрызаяземлю,нащупываяопорудлявторой
гусеницы.
-Постой! Постой, курва!Сейчас! Ятебя... Сейчас! - Взводный бросал
себя за танком, но ноги, ровно бывывернутые в суставах, не держали его, он
падал,запинаясь о раздавленных людей,иснова полз на коленях,толкался
локтями. Он утерял рукавицы, наелся земли, но держал гранату, словнорюмку,
налитую всклень, боясь расплескать ее, взлаивая, плакал оттого, что не может
настичь танк.
Танкухнулвглубокуюворонку,задергалсявсудорогах.Борис
приподнялся, встална одно коленои, ровнов чику играя, метнул под сизый
выхлоп машины гранату. Жахнуло, обдало лейтенанта снегом и пламенем, ударило
комками земли в лицо, забило рот, катануло по траншее, словно зайчонка.
Танкдернулся,осел, смолк.Со звоном упалагусеница,распустилась
солдатскойобмоткой.Поброне, на которойс шипениемтаялснег,густо
зачиркало пулями, ещекто-то фуганул в танкгранату. Остервенело лупили по
танкуожившиебронебойщики,высекаясиниевсплескипламениизброни,
досадуя, чтотанкне загорелся. Возникнемец, без каски,черноголовый, в
разорванном мундире, спривязанной за шею простыней.Сживотастрочапо
танку из автомата, ончто-токричал, подпрыгивал. Патроны в рожке автомата
кончились, немец отбросил его и, обдирая кожу, стал колотить голыми кулаками
поцементированнойброне. Тут егои подсеклопулей.Ударившись о броню,
немецсполз под гусеницу, подергался в снегу, и успокоенно затих. Простыня,
надетая вместо маскхалата, метнулась раз-другой на ветру и закрылабезумное
лицо солдата.
Бойоткатилсякуда-товотьму, в ночь. Гаубицыпереместилиогонь;
тяжелые эрэсы, содрогаясь, визжа и воя, поливали пламенем уже другие окопы и
поля, а те "катюши",что стоялисвечера возле траншей, горели, завязши в
снегу. Оставшиеся в живых эрэсовцы смешалисьс пехотой,билисьи погибали
возле своих отстрелявшихся машин.