– Считай ее святой водой. Позитивную энергию она, во всяком случае, аккумулирует точно так же.
Мёрфи продолжала хмуриться, переводя взгляд со стены на меня и обратно.
– Святой? – переспросила она. – Мне казалось, магия связана только с энергией, и с математическими уравнениями, и тому подобными штуками. Вроде электричества и термодинамики.
– Не все с тобой согласятся, – я мотнул головой в сторону алтаря. – Убитая принадлежала к викканцам.
– Ведьма?
– И ведьма тоже, – кивнул я. – Но далеко не все викканцы обладают реальными способностями к магии. Для большинства все их ритуалы и церемонии не заключают в себе настоящего волшебства.
– Тогда зачем же они всем этим занимаются?
– Возлюбленные мои, мы собрались здесь сегодня, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака, – я пожал плечами. – У каждой веры свои ритуалы, Мёрф.
– Значит, тут дело в столкновении религий? – спросила Мёрфи.
Я пожал плечами.
– Настоящему викканцу, типа, трудно конфликтовать с другими религиями. Викканство вообще понятие довольно расплывчатое. Имеется ряд положений, которым следуют девяносто девять процентов викканцев, но в основе веры лежит свобода личности. Викканцы полагают, что до тех пор, пока это не причиняет вреда никому другому, ты волен действовать так, как тебе заблагорассудится, и верить в то, во что считаешь нужным. Поэтому их личные убеждения хоть немного, да отличаются от других. Так сказать, индивидуализированы.
Мёрфи, при всем при том остававшаяся католичкой, нахмурилась.
– Мне казалось, в христианстве тоже говорится кое-что насчет всепрощения, и терпимости, и отношения к другим так, как тебе хотелось бы по отношению к себе самому.
– Ну-ну, – кивнул я. – Как нельзя более подходит к крестовым походам, и к инквизиции…
– Вот именно, – заявила Мёрфи. – Как бы я ни относилась к исламу, или к викканству, или к любой другой религии, факт в том, что это всего лишь группы людей. У каждой веры свои ритуалы. Но поскольку участвуют в них живые люди, у каждой веры найдутся свои ублюдки.
– Для того, чтобы затеять бучу, достаточно одной стороны, – согласился я. – Ку-клус-клан ссылается на Священное Писание. Равно как куча разных реакционных религиозных организаций. И все они любители выдирать цитаты из контекста, – я махнул рукой в сторону стены. – Как в этом случае.
– Ну, не знаю. «Ворожеи не оставляйте в живых». На мой взгляд, вполне недвусмысленно.
– Выдрано из контекста, но недвусмысленно, – сказал я. – Ты только не забывай, что это строка из той же книги Библии, в которой рекомендуется предавать смерти ребенка, обругавшего своих родителей, или скотовладельца, чей вол по его недосмотру причинил кому-то вред, и вообще всякого, кто работает или хотя бы огонь разводит в субботу… не говоря уже о том, кто трахается с животными.
Мёрфи фыркнула.
– И еще надо помнить, что изначальный текст этот написан несколько тысяч лет назад. На иврите. В оригинале этой фразы используется слово, обозначающее того, кто складывает заклятия во вред другим. В той культуре различали магию полезную и вредоносную. К началу Средних Веков в религии преобладали убеждения, согласно которым каждый, занимавшийся магией в любом ее виде, автоматически зачислялся во враги человечества. При этом не делалось разницы между белой магией и черной. А к тому моменту, когда эта строка добралась до Англии, славный король Джеймс имел зуб на ведьм, так что «наводящего вредные заклятия» перевели просто как «ворожею».
– Посмотреть с этой позиции, так фраза и впрямь вынута из контекста, – признала Мёрфи. – Но куча народу возразит тебе в том смысле, что Библия не может иметь изъянов. Что Господь Бог не допустил бы подобных ошибок.
– Мне кажется, Бог дал каждому свободу выбора, – сказал я. – Что предположительно – да нет, очевидно – подразумевает право отклоняться от исходного оригинала при переводе с одного языка на другой.
– Не заставляй меня думать, – запротестовала Мёрфи. – Моя вера превыше.
Я ухмыльнулся.
– Вот видишь? Потому я не религиозен. Должно быть, просто не умею держать язык за зубами достаточно долго, чтобы ужиться с кем-либо другим.
– Мне кажется, это потому что ты никогда не позволял никакой религии тронуть тебя за живое.
– Ну, и это тоже, – согласился я.
Ни я, ни она на протяжении всего этого разговора не оглядывался на лежавшее в гостиной тело. Воцарилась неловкая тишина. Поскрипывали половицы.
– Убийство, – произнесла, наконец, Мёрфи, глядя на стену. – Возможно, кто-то считает, что осуществляет священную миссию.
– Убийство, – повторил я. – Делать какие-то заключения преждевременно. И все-таки, чего ты мне позвонила?
– Этот алтарь, – ответила она. – И нестыковки в обстоятельствах ее смерти.
– Никто не примет магическую надпись на стене в качестве улики.
– Я понимаю, – кивнула она. – Официально она проходит по графе «самоубийство».
– Из чего следует, что я играю самостоятельно, – заметил я.
– Я переговорила со Столлинзом, – возразила она. – Я беру два дня отгула – начиная с завтрашнего дня. Так что я тоже в игре.
– Отлично, – я вдруг нахмурился: мне в голову вдруг пришла мысль, от которой мне сделалось немного не по себе. – Это ведь не единственное такое самоубийство, верно?
– Я сейчас при исполнении, – вздохнула Мёрфи. – Это информация, делиться которой с тобой я не имею права. В отличие от кого-то вроде, скажем, Баттерса.
– Верно, – согласился я.
Совершенно неожиданно Мёрфи стремительно крутанулась на месте, описав правой пяткой горизонтальный полукруг на высоте колена. Нога ее со стуком врезалась во что-то невидимое у нее за спиной, и это что-то тяжело ударилось об пол. Мёрфи – зажмурившись! – навалилась на это невидимое что-то, и руки ее с растопыренными пальцами описали в воздухе несколько круговых движений, будто шаря вслепую. Потом Мёрфи хмыкнула, еще раз двинула руками и чуть повела плечами.
Высокий женский голос громко охнул от боли, а потом под Мёрфи возникла девушка. Мерфи навалилась на нее, прижав к полу и завернув ей руку за спину под болезненным даже на вид углом.
Девушке было лет восемнадцать. Одежду ее составляли солдатские бутсы, черно-серые маскировочные штаны и серая футболка в обтяжку. Ростом она едва не на фут превосходила Мёрфи, да и сложение имела этакое… капитальное… кирпичное. Коротко остриженные, выбеленные перекисью волосы торчали задорными панковскими шипами. Татуировка, начавшись на шее, ныряла под футболку и показывалась уже на голом животе, вновь уходя дальше куда-то в штаны. Еще у нее были полдюжины колец в ушах, колечко в ноздре, колечко на брови и серебряный шарик под нижней губой. На руке, которую удерживала Мёрфи, поблескивал браслет из темных стеклянных бус.
– Гарри? – произнесла Мёрфи голосом, при всей вежливости и терпеливости требовавшим объяснения.
Я вздохнул.
– Мёрф, ты помнишь мою ученицу, Молли Карпентер?
Мёрфи склонила голову набок и вгляделась в профиль.