С тех пор я возвращался сюда только один раз, и то ненадолго. Есть дела приятнее, чем навещать места, подобные этому. Но раз уж я приехал, и поставил машину на стоянку, и подошел к дверям, я решил, что здесь не так уж и плохо, и без малейших колебаний ступил внутрь.
А вот Молли оказалась здесь впервые. По моей просьбе она убрала с лица большую часть своих побрякушек и напялила поверх выбеленных перекисью, шипастых волос старую бейсболку. Даже так она мало смахивала на почтенную бизнесвуман, но в этом отношении я и сам ничего. Мой костюм тоже не назовешь деловым, а тяжелая кожаная ветровка так и вовсе сообщает моему образу этакой эксцентричности. Ну, или придавала бы, будь у меня немного больше денег.
Охранник, сидевший за той же стойкой, где убили Фила, ожидал меня, но не Молли, поэтому сказал мне, что ей придется подождать. Я сказал, что подожду вместе с ней – пусть Баттерс сам подтвердит, что мы к нему. Нельзя сказать, что перспектива тяжелого физического усилия, каковой он, похоже, считал набор телефонного номера, обрадовала охранника, но он все же буркнул что-то в трубку, пару раз недоверчиво хмыкнул, потом ткнул пальцем в кнопку. Замок в стальной двери зажужжал, и мы с Молли прошли дальше.
Прозекторских в морге несколько, но определить, в какой из них работает Баттерс, всегда проще простого. Достаточно прислушаться, откуда слышится полька.
Я шел на уханье тубы, к которому добавились звуки кларнета и аккордеона. Смотровая номер три. Я постучал в дверь и приоткрыл ее, не заходя.
Уолдо Баттерс сидел за столом, щурясь в экран компьютера и ерзая задом на стуле в ритм доносившейся из кассетника польке. Он пробормотал что-то себе под нос, кивнул и ткнул локтем в клавишу пробела, притопнув в такт ногой – все не оборачиваясь ко мне.
– Привет, Гарри.
Я зажмурился.
– Уж не «Богемская Рапсодия» ли?
– Янкович, – отозвался он. – Охренительный талант. Дайте мне пару секунд добить дела, прежде чем входить, ладно?
– Без проблем, – заверил я его.
– Вы с ним раньше работали? – шепотом спросила Молли.
– Умгум, – кивнул я. – Он проинформирован.
Баттерс подождал, пока не застрекочет принтер у него на столе, потом заглушил компьютер, взял с принтера пару распечатанных листов и сколол степлером. Потом он сунул их в пачку бумаг и перетянул ее большой канцелярской резинкой.
– О’кей, так сойдет, – он повернулся ко мне и ухмыльнулся.
Баттерс – тот еще чудак. Ростом он ненамного выше Мёрфи, а уж по части мускулатуры так и вовсе ей в подметки не годится. Всклокоченная черная шевелюра более всего напоминает взрыв проволочной фабрики. Он весь состоит из коленок и локтей – что еще заметнее в зеленом хирургическом комбинезоне; лицо его тоже такое, угловатое, а глаза за толстыми линзами очков кажутся еще пронзительнее.
– Гарри, – произнес он, протягивая мне руку. – Давненько не виделись. Как рука?
Я обменялся с ним рукопожатием. Пальцы у Баттерса длинные, цепкие и уж никак не слабые. То есть, он не производит впечатления опасного человека, но силы духа ему не занимать, да и котелок очень даже варит.
– Месяца три, не больше. И спасибо, ничего, – я поднял одетую в перчатку левую руку и пошевелил пальцами. Безымянный палец и мизинец шевелились неуверенно, рывками, но, видит Бог, все-таки шевелились, когда я приказывал им шевелиться.
Дело в том, что во время стычки со стаей вампиров я ухитрился сжечь себе левую кисть. Я не позволил врачам ампутировать ее, но меня заверили в том, что мне никогда не удастся пользоваться ею. Баттерс назначил мне курс лечебной гимнастики, и мои пальцы снова почти годны к использованию, хотя смотреть на обожженную кисть по-прежнему страшно – впрочем, и это медленно, но меняется.
Уродливые шрамы понемногу сглаживаются, и рука уже почти не напоминает оплавившийся восковой слепок, как это было раньше. И ногти начали расти.
– Отлично, – кивнул Баттерс. – Отлично. На гитаре продолжаете играть?
– Ну, я держу ее. Издаю какие-то звуки. Назвать это «игрой» было бы преувеличением, – я махнул рукой в сторону Молли. – Уолдо Баттерс, а это Молли Карпентер, моя ученица.
– Ученица, да? – Баттерс протянул руку и ей. – Приятно познакомиться. Он что, превращает вас в белок, и рыбок, и все такое, как в «Мече в Камне»?
– Если бы, – вздохнула Молли. – Я все пытаюсь уговорить его показать мне, как превращаться во всякое, но он не хочет.
– Я пообещал твоим родителям, что не позволю тебе превратиться в комок слизи, – напомнил я ей. – Скажите, Баттерс, вас никто – не будем называть имен – не предупреждал, что я могу заскочить?
– Было дело, – кивнул коротышка-патологоанатом. Он покачал пальцем в воздухе, подошел к двери, запер ее и привалился к ней спиной. – Не забывайте, Дрезден, я ведь не могу разбрасываться информацией направо и налево, верно? Работа у меня такая.
– Разумеется.
– Значит, вы от меня этого не слышали.
Я покосился на Молли.
– А кто-то говорил иначе?
– Вот и отлично, – сказал Баттерс. Он подошел ко мне и сунул в руку стопку бумаг.
– Имена и адреса больных, – произнес он.
Я нахмурился и просмотрел несколько листов: колонки текста, в основном чисто профессионального, поганого качества фотографии.
– Жертвы?
– Официально они скончались от естественных причин, – он стиснул на мгновение зубы. – Но… угу, я совершенно убежден, что это жертвы.
– Почему?
Он открыл рот, закрыл его и нахмурился.
– Вам приходилось видеть что-нибудь краем глаза? Так, чтобы, когда вы посмотрите на это прямо, там ничего не оказалось? Ну, или по крайней мере, оказалось, но не то, что показалось сначала?
– Конечно.
– Вот и здесь так, – сказал он. – Большинство видит в этом классические, обычные самоубийства. Всего лишь мелочи не укладываются в общую картину. Вы понимаете?
– Нет, – признался я. – Просветите меня.
– Возьмем хоть эту, верхнюю, – вздохнул он. – Полина Московитц. Тридцать девять лет, двое детей, муж, две собаки. Исчезла вечером в пятницу и вскрыла себе вены в гостиничной ванне около трех утра в субботу.
Я пробежал листок глазами.
– Я правильно понял? Она принимала антидепрессанты?
– Да, да, – кивнул Баттерс. – Но в пределах разумного. Восемь лет их принимала, и держалась вполне стабильно. И никаких суицидальных склонностей за ней тоже не наблюдалось.
Я покосился на поганого качества фотографию женщины заурядной внешности, лежавшей нагишом в ванне с помутневшей от крови водой.
– И что вас насторожило?
– Порезы, – ответил Баттерс. – Она пользовалась макетным ножом. Он лежал в ванной рядом с ней. Она перерезала связки на обеих запястьях.
– И что?
– А то, – хмыкнул Баттерс. – Стоило ей перерезать связки на одном запястье, как это очень и очень ограничило в подвижности пальцы этой руки. И как она тогда ухитрилась повторить это с другой рукой? Двумя ножами одновременно? Тогда где второй нож?
– Ну, может, она его зубами держала? – предположил я.
– Допустим, я зажмурился, бросил камень в сторону озера, а попал в лодку, – сказал Баттерс.