Долорес перевела, затем добавила по-французски, только для Фонтена:
– Это как художник,
сómo se dice?
В разговор вступил «ухо востро». Он задал было вопрос, и Долорес резко осадила его по-испански. Затем она сказала Фонтену:
– Это вздор! Он спросил, принимаете ли вы нас всех за дикарей.
– Скажите ему, что мне, напротив, прекрасно известно, что ваша цивилизация – одна из самых древних на планете, и я во время этого путешествия намереваюсь изучать ваше искусство.
Долорес произнесла целую речь. Она развила то, что сказал Фонтен. Он смутно угадывал, что она говорит о «природной энергии земли, предназначенной для поэзии», ничего общего с тем, что сказал он. Но он с удовольствием наблюдал, как серьезно она это говорит и как меняется упрямое выражение физиономии задавшего вопрос журналиста. Под конец он одобрительно кивнул.
Когда журналисты откланялись, Петреску сказал:
– Уф! Теперь, мэтр, он будет отдыхать…
Pizco
За стаканчиком ликера Фонтен и Долорес оживленно беседовали.
– Расскажите мне про Лиму, – попросил он. – Что здесь стоит посмотреть?
– Все! Лима – загадочный, чарующий город. Только его нельзя посещать с официальными делегациями. Позвольте мне повести вас
, за мост, в старые испанские кварталы. Вы знаете, что здесь был вице-король?
– Разумеется, ведь в Лиме происходит действие «Кареты святых даров». Можно увидеть дом Периколы?
– Я вас туда свожу.
– Вы и есть Перикола?
– У нас есть что-то общее. Но она была веселой, а я грустная.
– Не сегодня.
– Нет, сегодня я счастлива…
– Почитайте мне испанские стихи.
Она провела рукой по вьющимся волосам, и Фонтен обратил внимание на ее длинные тонкие пальцы.
A mis soledades voy
De mis soledades vengo
Porque para andar conmigo
Me bastan mis pensamientos…
– И что это означает?
– «Я иду к своему одиночеству, / Я ухожу от своего одиночества, / Потому что, чтобы идти со мной, / Мне достаточно моих мыслей». Это Лопе де Вега… Есть только два по-настоящему великих испанских поэта: Лопе де Вега и Федерико.
Это Лопе де Вега… Есть только два по-настоящему великих испанских поэта: Лопе де Вега и Федерико.
– Федерико?
– Федерико Гарсиа Лорка.
– А Кальдерон?
– Он меня трогает меньше… Он богослов… Обожаю Федерико, я здесь играла «Кровавую свадьбу»… После его смерти я повесила его портрет над кроватью… Вы читали его «Цыганские романсеро»?
– Нам столько еще всего надо сделать вместе! – воскликнул он. – Прогулки, чтение, переводы, самонаблюдение.
– Да,
Buenas noches
Она, не без сожаления, поднялась.
–
Buenas noches, maestro.
Петреску организовал обед у дона Эрнандо Тавареса, председателя комитета по организации публичных лекций. Молодой холостяк барон де Сент-Астье, поверенный в делах при посольстве Франции, заехал на служебной машине за Фонтеном и Петреску, чтобы отвезти их на обед. Погода была теплой, небо облачным.
– В этом городе самый странный климат на планете, – грустно сказал Сент-Астье. – В течение шести месяцев в году над Лимой висит это неподвижное облако, накрывая его, как крыша. Дождя не бывает никогда. Французский профессор, который преподает географию в Университете Сан-Маркос, не может объяснить своим студентам, что такое дождь, если тем не приходилось путешествовать. Они знают только слово. Когда из-за тумана мостовая становится влажной, жители Лимы говорят: «Видите, какой дождь?» Когда температура падает на один градус, они вздыхают: «Холодно». А летом шесть месяцев сияет солнце, сейчас вы могли бы увидеть солнце за городом, в тридцати километрах. Как жаль, что у вас не будет времени поехать в Анды.
– Сколько индейцев на улицах! – воскликнул Фонтен, разглядывая толпу на тротуарах.
– Ну да! Половина населения Перу – чистокровные индейцы, они еще говорят на
– Она очаровательна, – сказал Фонтен.
– Она талантлива, – отозвался Сент-Астье. – На прошлой неделе она играла на площадке перед церковью Святого Франциска,
– Охотно верю, – согласился Фонтен.