- Вы, кажется, приятель Денби Ван Бюрена? - спрашивал он.
- Вроде бы не знаю такого.
-Аявсегдасчитал,чтовыегоприятель,-настаивалонс
раздражением.
Вслед за темой о мистере Ван Бюрене, которая засохла на корню, Маккиско
испробовал еще несколько, столь же неудачных, новсякийразегословно
парализовала предупредительная вежливость Дика, и прерванныйимразговор
после короткой паузы шел дальше безнего.Пробовалонвторгатьсяив
другие разговоры, но это выходило так, будто пожимаешь пустую перчатку,и
в конце концов он умолк с видом взрослого, вынужденного мириться с детским
обществом, и сосредоточил свое внимание на шампанском.
Розмэри время от времени обводила взглядом всех сидящих за столом,так
заботливо следя за их настроением, словно готовиласьимвмачехи.Свет
лампы, искусно скрытый вбукетеяркихгвоздик,падалналицомиссис
Абрамс, в меру подрумяненное бокалом"ВдовыКлико",пышущеездоровьем,
благодушием,детскойжизнерадостностью;еесоседомбылмистерРойял
Дамфри,девичьямиловидностькоторогонетакбросаласьвглазав
праздничной атмосфере вечера. Дальше сидела Вайолет Маккиско; винныепары
выманили наружу всеприятное,чтоейдалаприрода,ионаперестала
насильно убеждать себя в двусмысленности своего положения - положения жены
карьериста, не сделавшего карьеры.
Потом - Дик, навьюченный грузом скуки, от которойонизбавилдругих,
целиком растворившийся в своих хозяйских заботах.
Потом ее мать, безупречная, как всегда.
Потом Барбан, занимавший еематьбеседой,светскаянепринужденность
которой вернула ему расположениеРозмэри.ПотомНиколь.Розмэривдруг
как-то по-новому увидела ее и подумала, что никогданевстречаланикого
красивее. Еелицо-ликсеверноймадонны-сияловрозовомсвете
спрятанных среди листвы фонарей, за снежной завесой мошкары, кружившейся в
освещенном пространстве.Онасиделатишетихого,слушаяЭйбаНорта,
который толковал ей про свойморальныйкодекс."Конечно,уменяесть
моральный кодекс,-настаивалон.-Человекунельзябезморального
кодекса. Мой состоит в том, что я против сожжения ведьм. Какуслышу,что
где-нибудь сожгли ведьму, просто сам не свой становлюсь".ОтЭрлаБрэди
Розмэри знала, что Эйб - композитор, который очень рано иоченьблестяще
начал, но вот уже семь лет ничего не пишет.
Дальше сиделКампион;емукаким-тообразомудалосьобуздатьсвои
причудливые замашкиидажепроявлятьвобщениисокружающимипочти
матерински бескорыстный интерес.ПотомМэриНорт,котораятаквесело
сверкала в улыбке белыми зеркальцами зубов, что, глядя на них, трудно было
неулыбнутьсявответ,-казалось,вовсехпорахкоживокругее
полуоткрытого рта разлито удовольствие.
ПотомМэриНорт,котораятаквесело
сверкала в улыбке белыми зеркальцами зубов, что, глядя на них, трудно было
неулыбнутьсявответ,-казалось,вовсехпорахкоживокругее
полуоткрытого рта разлито удовольствие.
И, наконец,Брэди,вчьейсвободнойманередержатьсявсебольше
чувствовалась обходительность светского человека, а не тольконастойчивое
и грубое подчеркиванье собственного душевного здоровья и умениясохранить
его ценой равнодушия к чужим слабостям.
Для Розмэри, своей доверчивой непосредственностью похожей намаленькую
героиню одного из опусов миссис Вернет, этотвечербылкаквозвращение
домой, как отдых после соленых шуток фронтира. В темнотесадазагорались
светлячки, где-то далеко внизу лаяла собака. Чудилось,чтостолнемного
приподнялся над землей, как танцплощадка с особым механизмом, и у тех, кто
сидел заним,возникалотакоечувство,будтоониоднисредимрака
вселенной и пища, которую они едят, - единственная оставшаяся в нейпища,
а тепло, согревающее их, -единственноееетепло.Сдавленнохохотнула
миссис Маккиско, и, как будто это был знак, что отрыв от земли совершился,
Дайверы вдруг с удивленной лаской заулыбались своим гостям, -итакуже
всяческиублаженнымхозяйскойлюбезностью,тонкойхозяйскойлестью,
возвышавшей их в собственных глазах, - словно желаливознаградитьихза
все поневолеоставленноеназемле.Какой-томигониоба,казалось,
разговаривали с каждым отдельно, спеша уверить его в своейдружбе,своей
симпатии. В этот миг повернутые к ним лица походилиналицанищенокна
рождественской елке. И вдруг все оборвалось -обедбылокончен,смелый
порыв, вознесший гостей изпростогозастольноговесельявразреженную
атмосферу высоких чувств, миновал, прежде чем онидерзнуливдохнутьэту
атмосферу, прежде чем осознали, что находятся в ней.
Но магиятеплойюжнойночи,таившаясявмягкойпоступитьмы,в
призрачном плеске далекого прибоя, не развеялась, она перешла вДайверов,
стала частью их существа. Розмэри услышала, как Николь уговаривает ее мать
принять в подарок желтую атласную сумочку,которуютапохвалила."Вещи
должны принадлежать тем, кому они нравятся", - смеялась она,засовываяв
сумочку разные мелочи желтого цвета, попадавшиеся на глаза, -карандашик,
футляр с губной помадой, маленькую записную книжку - "потому чтоэтовсе
одно к одному".
Николь исчезла, и тут только Розмэри заметила, что Дика тоже нет рядом;
гости рассыпались по саду, не-" которые потянулись к веранде.
- Вы не хотите пойти в уборную? - спросила, подойдя, миссис Маккиско.
У Розмэри такого желания не было.
- А я пойду, - объявила миссис Маккиско. - Мне нужновуборную.-И
твердой походкой женщины, презирающей условности,открытонаправиласьк
дому, провожаемая неодобрительным взглядом Розмэри.
Эрл Брэди предложил спуститься вниз, к обрывунадморем,ноРозмэри
решила, что пора ей урватьнемножкоДикаДайверадлясебя,ипотому
осталась ждать его возвращения, от нечегоделатьслушаяпрепирательства
Маккиско с Барбаном.