- С какой стати вам воевать против Советов? - спрашивал Маккиско.-Я
считаю,чтоониосуществляютвеличайшийвисториичеловечества
эксперимент. А Рифская республика? По-моему, если уж воевать, так затех,
на чьей стороне правда.
- А как это определить? - сухо осведомился Барбан.
- Ну - всякому разумному человеку ясно.
- Вы что, коммунист?
- Я социалист, - сказал Маккиско. - Я сочувствую России.
- А вот я - солдат, - возразил Барбан весело. - Мояпрофессияубивать
людей.Ядралсясрифами,потомучтояевропеец,иядерусьс
коммунистами, потому что они хотят отнять у меня мою собственность.
- Ну знаете ли...
Маккиско оглянулся в поисках союзников, которые помогли бы ему высмеять
ограниченность Барбана, но никого не обнаружил. Он не понимал того, счем
столкнулся в Барбане, нискудостиегозапасаидей,нисложностиего
происхождения и воспитания. Что такое идеи, Маккиско знал,ивпроцессе
своего умственного развития учился распознавать и раскладывать по полочкам
все большее их число, но Барбан поставил его в тупик; уэтого"чурбана",
как он его мысленно переименовал, он не мог обнаружить ниоднойзнакомой
идеи, но в то же время не мог и почувствоватьпревосходстванадним,а
потомупоспешилухватитьсязаспасительныйвывод:Барбан-продукт
отживающего мира, значит, он ничего не стоит. Из соприкосновениястеми,
кто составляет своего рода аристократиюАмерики,Маккисковынесвполне
определенное впечатление;емузапомнилсяихнеуклюжийисомнительный
снобизм,ихпристрастиекневежествуибравированиегрубостью-
позаимствованные у англичан, но без учетатехфакторовкоторыепридают
смысл английскому филистерству и английскойгрубости,иперенесенныев
страну, где даже минимальные познания иминимальнаяотесанностьбольше,
чем где-либо, в цене, - словом, все то, апогеем чего явился так называемый
"гарвардский стиль" девятисотых годов. За одного из подобныхаристократов
он принял Барбана, а хмель вышиб изнегопривычныйстрахпередлюдьми
этого типа - и это неминуемо должно было кончиться плохо.
Розмэри сидела внешне спокойная(хотяпочему-тоейбылостыдноза
Маккиско), но внутри ее жгло нетерпение, - когда же наконецвернетсяДик
Дайвер? С ее места за опустевшим столом, где, кроме нее,осталисьтолько
Барбан,ЭйбиМаккиско,виднабыладорожка,обсаженнаямиртоми
папоротником, и в конце дорожки каменная терраса.Залюбовавшисьпрофилем
матери, четко вырисовывавшемся на фоне освещеннойдверивдом,Розмэри
хотела было встать ипойтитуда,новэтуминуту,всязапыхавшись,
прибежала миссис Маккиско.
Она источала возбуждение. Уже по тому, как она молча выдвинуластули
села, округлив глаза, беззвучно шевеля губами, ясно было - это человек, до
краев переполненный новостями, и не мудрено, чтосвопросоммужа:"Что
случилось, Вайолет?" - все глаза устремились на нее.
Она источала возбуждение. Уже по тому, как она молча выдвинуластули
села, округлив глаза, беззвучно шевеля губами, ясно было - это человек, до
краев переполненный новостями, и не мудрено, чтосвопросоммужа:"Что
случилось, Вайолет?" - все глаза устремились на нее.
- Милые мои... - начала она, но тут же, прервав себя, обратилась ужек
одной Розмэри: - Милая моя... нет, не могу. Не в силах говорить.
- Успокойтесь, вы среди друзей, - сказал Эйб.
- Милые мои, там, наверху, я застала такую сцену...
Она запнулась истаинственнымвидомзамоталаголовой-какраз
вовремя, потому что Барбан встал в сказал ей вежливо, но твердо:
- Я бы вам не советовал делать замечания о том, что происходитвэтом
доме.
8
Вайолет натужно, с шумом перевела дух и постаралась придать своему лицу
более спокойное выражение.
Вернулся наконец Дик; с безошибочным чутьем он вклинился между Барбаном
и супругами Маккиско и завел с Маккиско литературныйразговорспозиций
любознательного невежды, чем подарил собеседнику миг вожделенногочувства
превосходства. Остальных он попросилперенестилампывдом-ктоже
откажется от удовольствия шествовать с лампой в руках по темному саду,да
еще сознавая, что делает дело? Розмэри тоже несла одну из ламп,терпеливо
отвечая Ройялу Дамфри на бесконечные расспросы о Голливуде.
"Теперь-то уж я заслужила право побыть с ним наедине, - думала она. - И
он сам не может не понимать этого, ведь он живет потемжезаконам,по
которым мама учила жить меня".
Розмэри не ошиблась - скоро он нашел случай ускользнуть с ней вдвоем от
общества на террасе, и сразу же их повлекло вниз, к обрыву над морем, куда
вели не столько ступени, сколькокрутыеинеровныеуступы,иРозмэри
одолевала их то с усилием, то словно летя.
Стояупарапета,онисмотрелинаСредиземноеморе.Запоздалый
экскурсионный пароходик с острова Леренс парил в заливе, как воздушный шар
на празднике Четвертого июля, оторвавшийся и улетевший в облака. Онпарил
среди чернеющих островков, мягко расталкивая темную воду.
- Мне понятно, отчего вы всегдастакимчувствомговоритеосвоей
матери, - сказал Дик. - Ее отношение к вам просто удивительно.ВАмерике
редко встретишь таких умных матерей.
- Моя мама - совершенство, - благоговейно произнесла Розмэри.
- У меня тут явилась одна мысль, которую я ей высказал.Какяпонял,
еще не решено, сколько вы пробудете во Франции, - это зависит от вас.
"Это зависит от вас", - едва не выкрикнула "Розмэри.
- Так вот - поскольку здесь все уже кончено...
- Все кончено? - переспросила Розмэри.
- Я хочу сказать - с Тармом уже кончено на этот год. На прошлойнеделе
уехала сестра Николь, завтра уезжает Томми Барбан, в понедельник -Эйби
Мэри Норт. Может быть, нас ждет еще много приятного этим летом, но ужене
здесь. Я не люблю сентиментального угасания - умирать, так с музыкой,для
того я и затеял этот обед. А мысль моя вот какая: мы с Николь едем в Париж
проводить Эйба Норта, он возвращается в Америку, так нехотителиивы
поехать с нами?
- А что сказала мама?
- Что мысль отличная.