Розмэрисразужеохватило
отчуждающее чувство фальши и преувеличенности, словно она вышла насцену,
и ей казалось, что все кругом испытывают то же самое.
Здесь было человек тридцать, главным образом женщины, точносочиненные
Луизой Олкотт или графиней де Сегюр, и они двигалисьпоэтойсценетак
осторожно и нацеленно, как человеческая рука, подбирающаясполуострые
осколки стекла. Нивовсехвместе,нивком-либовотдельностине
чувствовалось той хозяйской свободы поотношениюкобстановке,которая
появляется у человека,владеющегопроизведениемискусства,пустьдаже
очень своеобразным и редким; они не понимали, что собойпредставляетэта
комната, потому что это, собственно, уже и не была комната, а было что-то,
совершенно от комнаты отличное; существовать в ней было так же трудно, как
подниматься по крутомуполированномупандусу,длячегоитребовалась
упомянутая точность движений руки, собирающей разбитое стекло, -наличием
илиотсутствиемподобнойточностиопределялсяхарактербольшинства
присутствующих.
Среди них можно было различить две группы. Одну составляли американцы и
англичане, которые всю весну ивселетонеумереннопрожигалижизньи
теперь в своих поступках следовали первому побуждению, часто необъяснимому
для них самих. Они долгое времямоглипребыватьвсонном,безучастном
состоянии, потомвдруг,срывалисьвссору,истерикуилинеожиданный
адюльтер. Другая группа, назовем ее эксплуататорской, состояла из дельцов,
людей более трезвых и целеустремленных, не расположенных тратить времяпо
пустякам. Эти куда лучше умели приспособиться к окружающейсредеидаже
задавалитон,насколькоонобыловозможноздесь,гденадвсем
господствовала новизна световых эффектов.
Этот Франкенштейн проглотил Розмэри и Дика мгновенно-онисразуже
оказались врозь, и Розмэри с изумлением обнаружила:даведьэтоона-
маленькая лицемерка с неестественно тонким голоском, томящаяся вожидании
режиссера. Впрочем, все тут хлопаликрыльями,ктокакмог,ионане
казалась нелепейдругих.Ктомужепомоглапрофессиональнаявыучка:
несколько мысленных "смирно", "кругом" и"шагоммарт",ивотонауже
словно бы занята беседойсграциозноймиловиднойдевицей,похожейна
хорошенького мальчишку, насамомжеделенапряженноприслушиваетсяк
разговору, который ведется на некой ступенчатой конструкцииизпушечного
металла, возвышающейся в четырех шагах наискосок от нее.
Три молодые особы расположились на нижнейступенькеконструкции,все
тривысокие,стройные,снебольшимиголовками,причесанными,каку
парикмахерских манекенов; когда ониговорили,головкипокачивалисьнад
темными костюмами полумужского покроя, как цветы надлинныхстебляхили
капюшоны кобр.
- Нет, нужно признать, на вечерах у них всегда весело, -сказалаодна
грудным, звучным голосом.
- Нет, нужно признать, на вечерах у них всегда весело, -сказалаодна
грудным, звучным голосом. - Пожалуй, нигдевПарижетакоговесельяне
найдешь. И в то же время... - Она вздохнула. - Эти его постоянные фразочки
- "аборигены, источенные червями" - один раз это еще смешно, но больше...
- Предпочитаю людей, чья жизнь не выглядиттакойгладкой,-сказала
другая. - А ее я и вовсе терпеть не могу.
- Мне они никогда особенно не нравились, а их компания и подавно. Взять
хотя бы этого мистера Норта, который вот-вот потечет через край.
- Ну кто о нем говорит, - отмахнулась первая. -Носогласитесь,тот,
кого мы тут обсуждаем, иногда бывает просто неотразим.
Тут только Розмэри догадалась, что речь идет о Дайверах, ивсясловно
окостенела от негодования. Между тем ее собеседница,настоящийрекламный
экземпляр - голубыеглаза,розовыещеки,крахмальнаяголубаяблузка,
безукоризненный серый костюм, - перешла в наступление. Все этовремяона
старательно отодвигала в сторону все, что могло заслонить ее от Розмэри, и
теперь, когда благодаря ее стараниям между ними не осталосьничего,даже
тонкой завесы юмора, Розмэри разглядела ее во всей красе - и непришлав
восторг.
- Может быть, позавтракаем или пообедаем вместе - завтраилихотябы
послезавтра, - упрашивала девица.
Розмэри огляделась, ища Дика, и наконец увидела егорядомсхозяйкой
дома, с которой он так ипроговорилссамогоихприхода.Ихвзгляды
встретились, он слегка кивнул, этого было достаточно, чтобы трикобрыее
заметили. Три длинные шеи вытянулись к ней, три парыглазуставилисьна
нее критически. Она ответила вызывающим взглядом, открытопризнавая,что
слышала их разговор. Потом, совсем по-дайверовски, вежливо, норешительно
отделалась от приставучей собеседницы и пошла к Дику. Хозяйка дома-еще
одна стройная богатая американка, беспечно пожинающая плодынационального
просперити, - мужественно преодолевая сопротивление Дика, забрасывалаего
вопросами об отеле Госса, куда,видимо,собираласьустремиться.Увидев
Розмэри, она вспомнилаосвоиххозяйскихобязанностяхипоторопилась
спросить: "У вас нашлись занимательныесобеседники?Выпознакомилисьс
мистером..." - ее взгляд заметался по сторонамвпоискахлицамужского
пола, которое могло бы заинтересовать Розмэри, но Дик сказал, что им пора.
Они ушли сразу же и, перешагнувузкийпорогбудущего,нырнуливтень
прошлого, отбрасываемую каменным фасадом.
- Это было ужасно, - сказал он.
- Ужасно, - покорно откликнулась она.
- Розмэри!
Замирающим голосом она шепнула:
- Что?
- Я себе простить не могу.
У нее подергивались плечи от горестных всхлипываний.
- Дайте мне носовой платок, - жалко пролепетала она.
Но плакать было некогда;сжадностьювлюбленныхонинакинулисьна
короткие минуты, пока за стеклами такси потускнели зеленоватыесумеркии
подмирнымдождикомвспыхиваливкроваво-красном,неоново-голубом,
призрачно-зеленом дыму огни реклам.