Но в нем было обаяние, которого он просто
не мог не пускать в ход; человек, наделенный таким обаянием, пользуется им
подчас бессознательно, притягивая к себе тех, кто ему совершенно не нужен.
Всякий раз, оставаясь вдвоем с Николь,Диккакбызановоизумлялся
счастливой судьбе, спаявшей их воедино; но сейчас, хмурый и замкнутый,он
ни словом, ни жестом не выказывал подобных чувств.
В тесном проходе между столиками появился Коллис Клэй, "молодой человек
с Юга", и еще издали весело замахал Дайверам рукой. Дику всегда была чужда
фамильярность; он не любил, когда с нимздоровалисьмеждометиями,когда
при Николь обращались только к нему или при нем только к Николь. Зная свою
обостреннуючувствительностькчуждомуповедению,онпредпочиталне
встречаться с людьми,еслибылневдухе;малейшаябесцеремонность,
допущеннаявегоприсутствии,какбынарушалафальшивойнотойего
жизненный лад.
Коллис, нималонечувствуясебясвадебнымгостембезфрака,так
возвестил о своем прибытии: "Я, кажется, опоздал - птичка упорхнула!" Дику
только ценой большого усилия удалось простить ему, что ондляначалане
поклонился Николь.
Николь почти сразу же встала и ушла, аДикещепосиделсКоллисом,
допивая свое вино. Вообще емудаженравилсяэтотстудентпослевоенной
формации, куда более легкий в общении, чем большинствоюжан,которыхон
знавал в Нью-Хейвене десять лет назад. С мысленной улыбкой он смотрел, как
Коллис, не переставая болтать, обстоятельно инеторопливонабиваетсвою
трубку. Пустынный еще недавно Люксембургскийсадмало-помалузаполнялся
детьми с няньками; впервые за много месяцев Дик позволил себе в такойчас
пассивно подчиниться течению времени.
Вдруг онпохолодел-донегодошласутьдоверительногомонолога
Коллиса.
- ...не такая она ледяшка, как вам, вероятно, кажется. Я, знаете, и сам
долго так думал. Но как-то раз напасхумывсеехалиизНью-Йоркав
Чикаго, и в поезде у нее вышла история с одним парнемизНью-Хейвенапо
фамилии Хиллис. С нею в купе была моя двоюроднаясестра,таконасразу
увидела, что им с Хиллисом охота остаться вдвоем, ипослеобедаушлав
наше купе, мы там играли в карты. Часа два спустя выходим мы вкоридори
видим - Розмэри и Хиллис стоят и спорят о чем-то с кондуктором, иРозмэри
белая как полотно. Оказывается, они заперлись в купе, да ещеопустилина
окне штору и, наверно,нетерялитамвременидаром,атуткакраз
кондуктор явился проверять билеты. Он постучал в дверь, но они решили, что
это мы их разыгрываем, и сперванехотелиоткрывать,акогданаконец
открыли, кондуктор уже позеленел от злости. Пристал кХиллису,здесьли
его место и жена ли ему Розмэри, а если не жена, на каком такомосновании
им вздумалось запираться. Хиллис никак не могубедитьего,чтоонине
делали ничего дурного, и в конце концов тоже вышел из себя. Сталкричать,
что кондуктор оскорбил Розмэри, хотел с ним подраться,-вобщем,дело
могло кончиться большими неприятностями, но мне удалось все уладить, хоть,
поверьте, это было совсем не легко.
Сталкричать,
что кондуктор оскорбил Розмэри, хотел с ним подраться,-вобщем,дело
могло кончиться большими неприятностями, но мне удалось все уладить, хоть,
поверьте, это было совсем не легко.
СтраннаяпеременатвориласьвДике,покаонслушал,вовсех
подробностяхвоображаяэтувагоннуюсцену,почтизавидуясближающей
унизительности положения юной пары. Образ кого-тотретьего,пустьдавно
позабытого, вторгшийся вдруг в его отношения с Розмэри,-толькоэтои
было нужно, чтобы рушились остатки его душевного равновесия, чтобы хлынули
без помехи боль, тоска, отчаяние и страсть. Чья-то рука нащекеРозмэри,
участившеесядыхание,накалчужойзлобыпередзапертойдверью,
сокровенное, недостижимое тепло за ней.
"...Не возражаете, если я опущу штору?"
"Пожалуйста. Здесь правда слишком светло..."
Тем временем Коллис Клэй уже рассуждал о политике студенческихбратств
в Нью-Хейвене - тем же тоном, с тем же оживлением.Дикдавнознал,что
Коллис влюблен в Розмэри какой-то странной, непонятной дляДикалюбовью.
История с Хиллисом не произвелананего,видно,никакоговпечатления,
разве только послужила приятнымдоказательством,чтоРозмэринечуждо
ничто человеческое.
- "Череп и кости" сумели подобрать отличныхребят,-говорилон.-
Впрочем, и у других не хуже. В Нью-Хейвене теперь такая тьманароду,что
многим приходится отказывать, - жалко даже.
"...Не возражаете, если я опущу штору?"
"Пожалуйста. Здесь правда слишком светло..."
Через весь Париж Дик поехалвсвойбанк;выписалчекзавысокой,
покрытой стеклом конторкой, и долго-долго скользил взглядом вдоль длинного
ряда столов, раздумывая, кому из старших служащихбанкаподатьегодля
оформления. Писал он с преувеличенным усердием, тоиделопробуяперо,
вырисовывая каждую букву. Один разостекленевшимиглазамипосмотрелна
окошечко почты, но тут же снова сосредоточил начекесвоетожекакбы
остекленевшее внимание.
Он все еще не решил, ккомуобратиться-ктоменеевсехспособен
заметить его душевное смятение и менее всех склонен вступать вразговоры.
Вот Перрен, общительный господин из Нью-Йорка,неразприглашавшийего
позавтракать в Американский клуб, вот испанец Касасус, с которым он обычно
беседовал об общих знакомых, хотя знакомых этихневстречалужедобрый
десяток лет, вот Мухгаузе, неизменно осведомлявшийся, со своеголисчета
он желает взять деньги или со счета своей жены.
Проставив на корешке сумму и дважды ее подчеркнув, он наконец остановил
свой выбор на Пирсе - Пирс молод и перед ним не так ужнужноразыгрывать
комедию; впрочем, самому разыгрывать комедию подчас легче,чемсмотреть,
как это делают другие.
Но прежде он пошел за своей корреспонденцией; женщина, ведавшаяпочтой
клиентов, передавая ему письма, грудью придержала готовую соскользнутьсо
стола бумажку, и Дик подумал, что никогдамужчинанесделалбытакого
телодвижения.