Немногоспустяоноткланялсясбезупречнойгалантностьюалкоголика,
вышколенноговременем,подобноарестантуилистаромуслуге,и,
повернувшись, обнаружил, что горячка в баре схлынула так жестремительно,
как и началась.
Датчанин напротив завтракал с собутыльниками.Эйбтожезаказалсебе
завтрак, но почти не притронулся к нему. Он просто сидел и с удовольствием
вновь переживал прошлое.Отвинныхпаровсамоеприятноеизпрошлого
перемешивалось с настоящим, словно оно всеещепроисходит-идажес
будущим, словно будет происходить всегда.
В четыре часа к Эйбу подошел служитель.
- Там вас спрашивает цветной, по фамилии Петерсон, Жюль Петерсон.
- Господи! Как он меня нашел?
- Я ему не говорил, что вы здесь.
-Откудажеонузнал?-Эйбчутьбылонеповалилсянастол,
заставленный посудой, но сумел овладеть собой.
- Говорит, что обошел подряд все американские бары и отели.
- Скажите ему, что меня здесь нет... - Служитель уже приготовился идти,
когда Эйб, передумав, спросил: - А его сюда пустят?
- Сейчас узнаю.
Поль, к которому адресовался служитель, оглянулсяипокачалголовой,
но, увидев Эйба, подошел сам.
- Простите, мистер Норт, но я не могу разрешить.
Эйб с трудом заставил себя встать и вышел на Rue Cambon.
24
СосвоимкожанымпортфельчикомврукахРичардДайвервышелиз
комиссариата Седьмого округа (оставив МарииУоллисзаписку,подписанную
"Диколь", как они подписывали письма знакомымвначалесвоейлюбви)и
отправился в мастерскую, где заказывал сорочки. Там вокруг него всякий раз
поднималась суета, непропорциональная стоимости егозаказа,иемубыло
стыдно. Стыдно вводить в заблуждение этих бедных англичан своимиизящными
манерами, своим видом человека, владеющего ключом к благоденствию,стыдно
просить закройщика переколоть складочку на шелку рукава. Прямооттудаон
зашел в бар отеля "Кринон", выпил кофе и проглотил рюмку джина.
Войдя в отель, онудивилсянеестественнойяркостиосвещения;выйдя
оттуда, понял: так было оттого, что на улице уже почти стемнело. От ветра,
нагнавшего тучи, в четыре часанастудилвечер,инаЕлисейскихполях
кружились и беспорядочно падали на землю редкиелистья.Дикпрошелдва
квартала по Rue de Rivoli, чтобы получить почту в банке. Потом взялтакси
и дал адрес своего отеля. По крыше машины барабаниликаплидождя,аон
сидел в темноте, один со своей любовью.
Два часа назад в коридоре отеля "Король Георг" красота Розмэри померкла
перед красотою Николь, как красота девушкискнижнойиллюстрацииперед
красотой женщины Леонардо. Дик ехал поддождемвдольЕлисейскихполей,
мрачный и растревоженный; в нем словно боролись страсти несколькихразных
людей, и не видно было простого выхода.
Розмэри отворила дверьсвоегономера,полнаяволнений,неведомых
никому, кроме нее самой.
У неесейчасбылачтоназывается"растрепана
душа"; за целые сутки ей не удалосьсебясобрать,всеспуталосьвее
судьбе, и напрасно она пыталась что-то привести в ясность, какскладывают
картинку из разрозненных, разбросанных частей,-подсчитывалауспехии
надежды, нанизывала на однунитьДика,Николь,своюмать,вчерашнего
режиссера из "Films Par Excellence" и перебирала, как четки.
Когда в дверь постучал Дик, она только чтопереоделасьисмотрелав
окно на дождь, вспоминая строчки каких-то стихов,представляясебе,как
бегут ручьи по водостокам Беверли-Хиллз. Она открыла дверь и увиделаДика
- увиделаегоразнавсегдаотлитымвбожественнуюформу,вечными
неменяющимся, как старшие всегда кажутся младшим. А Дик при первом взгляде
на нее испытал невольное легкое разочарование. Лишь в следующуюминутув
нем нашла отклик беззащитная прелесть ее улыбки,еетела,созданногос
точнейшим расчетом, так, чтобы напоминатьбутон,нообещатьцветок.В
открытую дверь ванной виднелся коврик с мокрыми отпечатками ее ступней.
- Мисс Телевидение, - сказал он шутливымтоном,несоответствовавшим
его настроению.
Он положил на туалетный столик портфель, перчатки,прислонилкстене
трость. Его упрямый подбородок не давал скорбным складкам лечь вокруг рта,
гнал их вверх, ко лбу, к вискам, точно страх, которогонедолжнывидеть
люди.
- Идите сюда, сядьте ко мне на колени, - ласковопозвалон.-Пусть
ваши славные губки будут поближе.
Она повиновалась и под стихающий шумдождязаокном-кап-ка-ап-
приложилагубыкхолодномуипрекрасномуобразу,созданномуее
воображением.
Потом она стала сама целоватьегокороткими,быстрымипоцелуями,и
всякий раз ее лицо, приближаясь, разрасталосьпередегоглазами,ион
снова дивился необыкновенной шелковистости ее кожи;ноодноизсвойств
красоты - отражать лучшее, что есть в человеке, этой красотойлюбующемся;
быть может, потому он все упорнее думал оНиколь,котораябылавдвух
шагах по коридору, и о своей ответственности перед нею.
- Дождь кончился, - сказал он. - Смотрите, крыши уже освещены солнцем.
Розмэри встала и, наклоняясь к нему, сказала:
- Какие же мы с вами актеры!
И это были самые ее правдивые слова по отношению к нему.
Она отошла к туалетномустоликупоправитьприческу,нотолькочто
взялась за гребень, как в дверь постучали - негромко, но настойчиво.
Оба застыли на месте; стук повторился, чуть погромче -тогдаРозмэри,
вдруг вспомнив,чтодверьнезаперта,провелаторопливогребнемпо
волосам,кивнулаДику,успевшемуужеоправитьизмятоепокрывалона
кровати, где они сидели, и пошлаотворять.Диквэтовремязаговорил
ровным, естественным голосом:
- ...ну, если у вас нет настроения куда-нибудьидти,ятакискажу
Николь, и мы проведем наш прощальный вечер тихо, по-семейному.