Я
снимспорил,доказывал,чтопосуществуоннераздвигаетрамки
человеческих знаний, что его выбор безоснователен.Ичтоже?Когдаон
наконец отправил свой труд в один медицинский журнал, ему вернули рукопись
- в редакционном портфеле уже имеласьработадругогоавторанатуже
тему".
Когда Дик приехал в Цюрих, у негобыломеньшеахиллесовыхпят,чем
понадобилось бы, чтобы снабдить ими сороконожку, но все жепредостаточно:
то были иллюзии вечной силы, и вечного здоровья, и преобладания в человеке
доброго начала, - иллюзии целого народа, порожденные ложьюпрабабок,под
волчийвойубаюкивавшихсвоихмладенцев,напеваяим,чтоволк
далеко-далеко.
Защитив диссертацию,ДикполучилпредписаниеехатьвоФранцию,в
Бар-сюр-Об, где тогда формировался неврологическийгоспиталь.Работаво
Франции разочаровала его - приходилось бытьбольшеадминистратором,чем
врачом. Но зато унегооставалосьдостаточновремени,чтобыдописать
краткий учебник, начатый еще в Цюрихе, и собрать материал для новой книги.
Весной 1919 года он демобилизовался и вернулся в Цюрих.
Сказанное выше звучит какначалобиографии,нобезобнадеживающего
намека, что героя ждет сложная и увлекательная судьба и что он ужеслышит
ее зов, как слышал генерал Грант, сидя в мелочной лавочке в Галене. К тому
же, когда знаешь человека в солидностиегозрелыхлет,всегдастранно
бывает наткнуться на юношескую фотографию, с которой вдруг глянет натебя
пронзительным, жгучим, орлиным взглядом незнакомое лицо. Так что лучшене
будем томить читателя: час Дика Дайвера настал.
2
Был сыроватый апрельский день, длинные облакатянулисьнаискосокнад
Альбисхорном, и вода, где помельче, казалась совсем неподвижной. Цюрихво
многом напоминает американские города.Этидвадня,послеприездаиз
Франции, Дику все время словно недоставало чего-то,ионнаконецпонял
чего -ощущениязавершенности,создаваемогофранцузскимиулицами,за
которыми, кажется, ничего дальше нет. В Цюрихе всегда помнишь отом,что
лежитзапределамиЦюриха:городскиекрышиуводятвзглядкгорным
пастбищам, оглашаемым мелодичным позвякиваньем,анаднимиугадываются
причудливые силуэты вершин - вся жизньпредстаеткакнеуклонныйподъем
ввысь, к открыточному небу. В предгорьях Альп, краю игрушек и фуникулеров,
каруселей и негромкого колокольного перезвона, не чувствуешьсебявтой
мере земным, как во Франции, средифранцузскихвиноградников,гделозы
растут чуть ли не под ногами.
В Зальцбурге, где Дику однажды пришлосьпровестинесколькодней,он
сразупочувствовалсебявовластивекамузыки,купленнойили
заимствованной;вЦюрихе,вуниверситетскихлабораториях,осторожно
исследуя строение мозга, он сам себе казался похожим больше на игрушечного
мастера, чем на того неукротимогоюнца,чтовихремвлетал,бывало,в
старый учебный корпус ДжонаГопкинса,ничутьнесмущенныйироническим
взглядом гигантского Христа в вестибюле.
И все же он решил остаться еще на два года в Цюрихе, сумевоценитьпо
достоинству работу игрушечныхмастеров,которая,требуяисключительной
точности, воспитывает исключительное терпение.
Сейчас онехалвклиникупрофессораДомлеранаЦюрихскомозере,
навестить Франца Грегоровиуса, занимавшего там штатнуюдолжность.Франц,
уроженец кантона Во, несколькими годами старшеДика,встретилгостяна
трамвайной остановке. У него былаэффектная,романтическаявнешность-
глаза святого на смуглом лице Калиостро. Он представлялтретьепоколение
династии Грегоровиусов; дед его был учителем Крепелина втупору,когда
психиатрия какнаукаделаласвоипервыешаги.Францбылсамолюбив,
темпераментен, считал себянаделеннымнезауряднойгипнотическойсилой.
Вероятно,еслибыфамильныйталантуспелнесколькопритупитьсяв
предыдущем поколении, из него вышел бы первоклассный клиницист.
Уже в машине он начал разговор.
- Ну, рассказывайте, что с вами было навойне.Наверно,какивсе,
чувствуете себя теперь другим человеком? Лицом вы не изменились -всето
же глупое нестареющее американское лицо, хоть я-то знаю,чтоглупымвас
никак не назовешь.
- Я войны не видел,Франц,вамэтодолжнобытьизвестнопомоим
письмам.
- Не имеет значения - у настутлечатсяотконтузиилюди,которые
только издалислышалигрохотвоздушнойбомбардировки.Идажетакие,
которые только читали газеты.
- Что за чепуха!
- Может быть, и чепуха, Дик. Но это клиника длябогатых,имытаких
выражений не употребляем. Теперь скажите честно: вы приехали ради меня или
ради той американки?
Они искоса глянули друг на друга. Франц загадочно усмехнулся.
- Разумеется, вначале все письма проходиличерезменя,-сказалон
рокочущим докторским баском. - Но послетогокакнаметилсяповорот,я
перестал их вскрывать, считая это неделикатным. В сущности, это уже теперь
ваша больная.
- Значит, она поправилась? - спросил Дик.
- Вполне. Я ведь вел ее с тех пор, как она к нам поступила,-яведу
почти всех больных из Англии и Америки. Они меня называют доктор Грегори.
- Дайте мне объяснить вам, как все получилось с этой девушкой, - сказал
Дик. - Я ее только один раз видел. В день,когдаприезжалпроститьсяс
вами перед отъездом во Францию. Я тогдавпервыенаделвоеннуюформуи
чувствовал себя как на маскараде. Да еще все путалсяснепривычки-то
отдам честь рядовому, то еще что-нибудь.
- А почему вы сегодня не в военном?
- Фью! Я уже три недели как демобилизовался. Так вот:распрощавшисьс
вами, я пошел к павильону на озере, где оставил свой велосипед...
- К "Кедровой беседке".
- ...вечер был чудесный - луна вон над той вершиной...
- Над Кренцэггом.
- ...впереди шли двое: сиделка и с ней молодая девушка. Мне сперва ив
голову не пришло, что это пациентка клиники.