Кто
понимал, тот обязан был мне объяснить. Слепого берут за руку и ведут,раз
он сам идти не может. Но мне говорилиинедоговаривали,ауменяуже
слишком все спуталось в голове, чтобы я могла додумать сама. Нашелсяодин
человек - он был француз, офицер, и он понимал. Он мне дал розу исказал,
что она "plus petite etmoinsentendue"[ещеменьшеиещенеопытнее
(франц.)]. Мы подружились. А потом он ее отнял. Мне становилось всехуже,
а объяснить было некому. Есть такая песенка про Жанну д'Арк,вотмнеее
пели, а мне было обидно, и я плакала, потому что у меня тогдаголоваеще
была в порядке. Советовали, чтобы я занималась спортом,ноянехотела
спорта. ПотомразявышлаиздомуипошлапобульваруМичиган-
далеко-далеко. За мной поехали и догнали, ноянезахотеласадитьсяв
машину. В конце концов меня втащили силой и после этого приставили комне
сиделку. Потом уже я постепенно стала понимать, потому что видела, как это
у других. Вот, теперь вы все знаете. Здесь я никогда не поправлюсь,врачи
без конца пристают ко мне с расспросами и не даютуспокоитьсяизабыть.
Поэтому я сегодня написала отцу, пусть приедет и заберетменяотсюда.Я
оченьрада,чтовамтакнравитсявашаработа,наверно,этоочень
интересно, проверять людей и решать, кто годится, а кто нет".
А вот из другого письма.
"Могли бы пропустить одну проверку и написать мне письмо.Мненедавно
прислали граммофонные пластинки, на случай если я забуду свой урок, а я их
все перебила, и за это теперь сиделка со мной не разговаривает.Пластинки
были английские, и она все равно ничего не понимала. В Чикаго одиндоктор
назвал меня симулянткой, это он хотел сказать, что я шестой близнец, аон
еще никогда таких не встречал. Но я в то время очень сильно чудила, имне
было все равно - когда я начинаю так сильно чудить, мне все равно,назови
меня хоть миллионным близнецом.
Вы в тот вечер говорили, чтонаучитеменянескучать.Знаете,мне
иногда кажется, что любовь - самое главноевжизни,должнабытьсамым
главным. Но я рада завас,чтоэкзаменынеоставляютвамсвободного
времени.
Toute a vous [ваша (франц.)] Николь Уоррен".
Были идругиеписьма,всбивчивомритмекоторыхслышаласьболее
тревожная мелодия.
"Милый капитан Дайвер!
Пишу вам потому, что мне не к кому больше обратиться, иеслидажея,
такая больная, вижу нелепость своего положения, вам-тоужнавернякаэто
ясно. Я вся совершенноразбитаиуничтожена,незнаю,этоголитут
добивались. Родные ко мне равнодушны, нечегоиждатьотнихпомощии
сочувствия. Я больше не могу, я уверена, оставаясь здесь, я только попусту
буду терять время и вконец расстрою свое здоровье, аголовауменявсе
равно не придет в порядок.
Заперли меня в это заведение, которое что-то вроде сумасшедшего дома, и
все только потому, что никто не решился сказать мне правду.
Заперли меня в это заведение, которое что-то вроде сумасшедшего дома, и
все только потому, что никто не решился сказать мне правду. Еслибыяс
самого начала все знала, как знаю теперь, я бы справилась, хватило бы сил,
но те, кто должен был открыть мне глаза, не захотели. Атеперь,когдая
уже узнала, и такой дорогой ценой, они все поджали хвосты и хотят, чтобы я
думала как раньше. Особенно старается один, нотеперьужеявсеравно
знаю.
Мне очень тоскливо вдали от друзей и родных, которые все за океаном,я
целыми днями брожу как потерянная. Сделайтедоброедело,устройтеменя
переводчицей (я всовершенствезнаюфранцузскийинемецкий,довольно
хорошо итальянский и немногоиспанский),иливсанитарныйотряд,или
медицинской сестрой - я бы могла пройти какие-нибудь курсы.
И еще:
Если вы не согласны с моими объяснениями, что сомной,моглибы,по
крайней мере, объяснить по-своему, мне это важно, потому чтоуваслицо
доброго кота, а не такая дурацкая физиономия, какую здесь принято строить.
Доктор Грегори дал мне вашу фотографию, вы на ней не такой красивый, как в
военной форме, но зато моложе".
"Mon capitaine!
Очень приятно было получить вашу открытку. Я рада за вас, чтовамтак
нравится проваливать медицинских сестер на экзаменах, - не беспокойтесь, я
очень хорошо поняла все,чтовыпишете.Толькомне-то,когдаявас
увидела, показалось, что вы должны быть не такой, как все".
"Милый капитан Дайвер!
Сегодня я думаю по-одному, а завтра по-другому. В этом вся моя беда,и
еще в том, что мне хочется делать всем назло, и я никогда не знаю меры.Я
быохотнопосоветоваласьскаким-нибудьспециалистомповашей
рекомендации. Здесь все лежат в ваннахипоют:"Играй,дитя,всвоем
саду", но у меня нет своего сада, где я могла бы играть, и ничего хорошего
я не вижу, куда ни посмотри. Вчера они опятьвзялисьзасвое,опятьв
кондитерской, и я чуть не ударила продавца гирей, только меня удержали.
Не буду больше писать вам. У меня все в голове путается".
И целый месяц не было писем. А потом вдруг этот поворот.
"...Понемногу возвращаюсь к жизни..."
"...Смотрю на цветы, на облака..."
"...Война окончилась, а я, кажется, и не знала, что была война".
"...Вы очень добрый! И должно быть,оченьумный,хотяипохожина
белого кота, что, впрочем, незаметно на той фотографии,которуюмнедал
доктор Грегори..."
"...Сегодня была вЦюрихе,такстранноопятьходитьпогородским
улицам..."
"...Сегодня мы ездили в Берн, мне очень понравилось, что там накаждом
углу часы..."
"...Сегоднямызабралисьвысоковгоры,нарвалиасфоделейи
эдельвейсов..."
Потом письма стали приходить реже, но он исправнонавсеотвечал.В
одном она написала:
"Я бы хотела, чтобы кто-нибудь в меня влюбился, как влюблялись когда-то
давно, до моей болезни.