- Так тебе здесь нравится? - спросила она.
- Здесь можно очень славно пожить, если познакомиться с тойкомпанией.
Напляжебылиещелюди,нодовольнопротивные.Именяузнали-
удивительно, куда ни приедешь, везде, оказывается, видели "Папину дочку".
Миссис Спирс дала улечьсяэтомудуновеньютщеславия,потомсказала
прозаически деловито:
- А кстати, когда ты думаешь повидаться с Эрлом Брэди?
- Можно съездить даже сегодня вечером, если ты не устала.
- Я не поеду, поезжай одна.
- Ну давай отложим до завтра.
- Я вообще хочу, чтобы ты поехала одна. Этонетакдалеко-иты,
кажется, достаточно хорошо говоришь по-французски.
- Но если мне не хочется, мама?
- Не хочешь сегодня, поезжай в другой раз, но тыдолжнаэтосделать,
пока мы здесь.
- Хорошо, мама.
После завтрака на обеих вдруг напалатоска,котораячастоодолевает
американцев в тихих уголках Европы. Ни каких-либо внешнихпобуждений,ни
голосов, на которые нужно откликаться,ниобрывковсобственныхмыслей,
услышанных от кого-то другого, и кажется, что сама жизнь остановилась и не
идет дальше.
- Через три дня мы отсюда уедем, хорошо, мама? - сказала Розмэри, когда
они вернулись к себе вномер.Снаружилегкийветероксморябередил
сгустившийся зной, обдувал стволы деревьев, гнал струйки горячеговоздуха
в просветы жалюзи.
- А как же твоя пляжная любовь?
- Никого я не люблю, кроме тебя, мамочка.
Розмэри вышла в вестибюль и справилась у Госса-отца насчетпоездовдо
Канна. ШвейцарвСветло-коричневойливрее,скучавшийоколоконторки,
уставился на нее вытаращенными глазами, но тут же спохватился, вспомниво
солидности, требуемой его metier [профессией (франц.)]. Розмэри поехала на
станцию в автобусе вместе с двумя официантами из ресторана; они всю дорогу
почтительно безмолвствовали, и ее это раздражало,ейхотелоськрикнуть:
"Да не молчите вы, разговаривайте, смейтесь, будьте самими собой. Мнеэто
ничуть не помешает!"
В купе первого класса духота быланестерпимая;отпестрыхрекламных
плакатов железнодорожных компаний - Акведук в Арле,АмфитеатрвОранже,
зимний спорт в Шамони - больше веяло свежестью, чем от неподвижногоморя,
бесконечно тянувшегосязаокном.Вотличиеотамериканскихпоездов,
которые живут собственной напряженной жизнью, едва снисходя к пассажирам -
пришельцам из мира иных, не стольголовокружительныхскоростей,-этот
поезд был частью земли,покоторойшел.Егодыханьесдувалопыльс
пальмовых листьев, его зола вместе с сухим навозом удобряла почву в садах.
Розмэри казалось, что стоит протянуть в окно руку, и можно рватьнаходу
цветы.
В Канне у вокзала стояло с десяток наемныхэкипажей;извозчикимирно
дремали в ожидании седоков. Вдольнабережнойвытянулисьбольшиеотели,
казино, фешенебельные магазины, обратив к летнемуморюглухие,железные
маски фасадов.
Трудно былоповерить,чтокогда-нибудьздесьнаступает
"сезон", и Розмэри, не чуждой воздействию моды,сделалоськак-тонепо
себе, словно она проявила нездоровый вкус к мертвечине,словновстречные
недоумевают, зачемоназдесьвэтотпериодзатишьямеждурадостями
минувшей зимы и радостями грядущей - здесь, а ненасевере,гдесейчас
бурлит настоящая жизнь.
Выйдя из аптеки, куда она заходилакупитькокосовогомасла,Розмэри
увиделаженщинусцелойохапкойдиванныхподушек,направлявшуюсяк
стоявшему у тротуара автомобилю. Она сразу узнала миссис Дайвер. Из окошка
автомобиля залаяла черная такса, задремавший шофер встрепенулся икинулся
отворять дверцу хозяйке. Та уселась -прямая,собранная,напрелестном
лице ни тени улыбки, глаза бесстрашно и зорко устремлены в пустоту. Из-под
ярко-красного платья видны были загорелые ноги безчулок.Густыетемные
волосы отливали золотом, как шерсть у собаки породы чау-чау.
До обратного поезда оставалось еще полчаса, и Розмэри зашла в "Cafe des
Alliec" на Круазетт, где над столиками зеленел полумрак листвыиоркестр
услаждал воображаемую толпу космополитов"Воспоминаниемокарнавале"и
прошлогодними американскими шлягерами. Она купила "Le Temps"и"Сатердей
ивнинг пост" для матери, и за стаканом лимонада проглядываланапечатанные
в "Пост" мемуары какой-то русской княгини;зыбкиеусловностидевяностых
годов казались ей сейчасреальнейиближе,чемзаголовкисегодняшней
французской газеты. Тут сказываласьвсетажебезотчетнаятоска,что
навалилась на нее ещевотеле,-онапривыклавидетьвсенелепости
континентального бытиячеткоразграниченнымивгазетахнакомедиюи
трагедию и не умела сама выделить наиболее существенное для себя, а потому
жизнь во Франции казалась ей теперьоднообразнойискучной.Тоскуеще
усугубляли унылые мелодии оркестра, напоминавшие ту надрывную музыку,под
которую извиваются эстрадные акробаты. Она рада былавернутьсяв"Hotel
des Etrangers".
Из-за солнечных ожогов пришлось на следующий день отказаться от купанья
вморе,поэтомуонисматерьюнанялиавтомобиль-основательно
поторговавшись, так как Розмэри именновоФранциивпервыеузналацену
деньгам, - ипоехаливдольРивьеры,этойдельтымногихрек.Шофер,
настоящий русский боярин времен Ивана Грозного, добровольно взялнасебя
обязанности гида, и такие названия, как Ницца, Канн, Монте-Карло,засияли
во всем блеске сквозь тусклый камуфляж обыденности, повествуя о государях,
приезжавших сюда пировать илиумирать,ораджах,швырявшиханглийским
танцовщицам глаза Будды, о русских князьях, превращавших свои дни и ночи в
сплошные балтийскиесумеркивоспоминаниямиобыломикорномраздолье.
Русский дух был особенно силен на побережье-всюдупопадалисьрусские
книжные магазины, русские бакалейные лавки, сейчас, правда,заколоченные.