Онасловно
благодарила его за приятно проведенный вечер, и Дик всеменьшеименьше
понимал свое отношение к ней, а она становилась все уверенней-радость,
переполнявшая ее, как будто вобрала в себя всю радость, какая толькоесть
на свете.
- Я теперь могу делать все, что хочу, - сказала она.-Естьещедве
пластинки, которые вы непременно должны послушать: "Когда стада вернутся с
гор" и "Прощай, Александр!".
В следующий свой приезд, ровно через неделю,оннемногозапоздал,и
Николь уже ждала его на полдороге от домикаФранцакглавномукорпусу.
Волосы у нее были откинуты со лба и свободными волнами падали на плечи, от
этого казалось, будто ее лицо только сию минуту открылосьилибудтоона
вышла из леса на поляну, освещенную луной. Тайна отступилаотнее;Дику
захотелось, чтобы за нейнестоялопрошлое,чтобыонабыладевушкой
ниоткуда, просто вдруг возникшей из тьмы. Она повелаеготуда,гдебыл
припрятан патефон; они обогнулисарай,служившиймастерской,перелезли
невысокую ограду и, наконец, взобрались на скалу, от которой на много миль
кругом разбегались темные холмы.
Они теперь быливАмерике-дажеФранц,упорновидевшийвДике
неотразимого Лотарио, не догадался бы, как они далеко. Они былитам,где
небо ясно, где огни любви горят так властно; онинасвиданьеспешилив
авто; ониловилилюбимойулыбкуивспоминалиовстречахгде-тона
Индостане; потом, как видно, поссорились, потому что им сталовсеравно,
все равно, ведь любовь умерла давно - авконцеконцовкто-тоизних
уехал, оставив другого в тоске и печали думать о днях, что навек миновали.
Ниточки мелодий, связывавших то, что уже ушло, стем,чтоещемогло
сбыться, закручивались в темноте вечера. Паузы заполнял звон цикад.Потом
Николь остановила патефон и принялась напевать сама:
Поставь ребром монетку
На желтенький песок.
Увидишь, как покатится
Серебряный кружок.
Казалось, она совсем не дышит, только еегубышевелятся,выговаривая
слова песни.
Дик вдруг порывисто встал.
- Что с вами? Не нравится песенка?
- Нет, почему - нравится.
- Это меня наша кухарка выучила.
Я любила - не ценила,
Потеряла - поняла.
- Вам правда нравится?
Она улыбалась, стараясь как можно больше вложить в этупредназначенную
ему улыбку. Она всю себябескорыстнопредлагалазатакуюмалость,за
минутный отклик, за то,чтобыпочувствоватьбиениеегосердцавлад
своему. Из ветвей ивы, из темноты, сгустившейсявокруг,вливалсявнее
капля за каплей сладостный покой.
Она тоже встала и, споткнувшись о патефон, на мгновение припала к Дику,
уткнулась головой в изгиб его шеи у плеча.
- Еще есть одна пластинка, - сказала она. -Вызнаете"Досвидания,
Летти"? Наверно, знаете.
- Господи, да поймите же вы - ничего я такого не знаю.
- Еще есть одна пластинка, - сказала она. -Вызнаете"Досвидания,
Летти"? Наверно, знаете.
- Господи, да поймите же вы - ничего я такого не знаю.
И не знал никогда, мог бы он добавить; не слыхал, не нюхал, не пробовал
на вкус; ничего такого не было в его жизни; только горячее женское дыхание
в горячей теснотеукромныхуголков.ВНью-Хейвене1914годадевушки
целовали мужчин, упираясь им в грудь кулаком, чтобы оттолкнутьсейчасже
после поцелуя. И вот теперь эта едва спасшаяся жертва крушенияраскрывает
перед ним целый неведомый мир...
6
Когда они встретились опять, уже наступил май.ЗавтраквЦюрихебыл
школой предосторожности; логика его жизни не оставляла в этой жизниместа
для Николь, однако когда какой-то мужчина за соседнимстоликомуставился
на нее пристальным взглядом,настораживающим,какбереговойогонь,не
отмеченный в лоции, Дик повернулся к нему с такой явной, хотяивежливой
угрозой, что тот поспешил отвести глаза.
- Какой-то зевака, - небрежно пояснил он Николь. - Это он ваше платье с
таким любопытством разглядывал. Зачем у вас столько всяких платьев?
- Сестра говорит, мы очень богаты, - виновато сказала она. - Наммного
денег оставила бабушка.
- Так и быть, прощаю вам это.
Между ними была достаточная разница в годах, чтобы его моглозабавлять
невинноетщеславиеНиколь,уверенность,скоторойона,выходя,
посмотрелась в большое зеркало в вестибюле ресторана, не боясь той правды,
которую ей могла сказать неподкупная амальгама. Емунравилосьнаблюдать,
как она захватывает все больше октав наклавиатуре,постепеннопривыкая
сознавать себя красивой и богатой. Он добросовестно старался отвлечь ее от
мысли, что этоонпочинилее,склеивзановоразбитыекуски,-ему
хотелось, чтобыонаутверждаласьврадостибытиясамостоятельно,не
оглядываясь на него; но это было трудно, потому что раноилипоздноона
приносила к его ногам все, что получала от жизни,какохапкицветовна
алтарь, как фимиам для воскурений.
К началу лета Дик уже прочнообосновалсявЦюрихе.Онсобралсвои
ранние статьи, присоединил к ним материалы, накопленные завремявоенной
службы, и на основе всего этого заканчивалтеперьсвою"Психологиюдля
психиатров". Издатель как будто нашелся; кроме того,онподрядилодного
неимущего студента исправить в тексте все погрешности почастинемецкого
языка.Францсчиталэтопредприятиечересчурпоспешным,апотому
рискованным, но Дик ссылался на скромность избранной темы.
- Я никогда не будутаквладетьматериалом,каквладеюсейчас,-
настаивал он. - А я убежден: этивещитолькопотомунесталиосновой
основ, что не получили теоретического обобщения. Наша профессия, набеду,
почему-то привлекает к себе людей немного ущербных, надломленных. Вотони
и восполняют собственные изъяны, делая упор на клинику,на"практическую
работу", - это им позволяет побеждать без борьбы.