-Нужно
только, чтобы он правильно оценил создавшееся положение,атогдаужон
найдет выход. Я лично убежден, что Дик сумеет быть нам полезенздесь,на
месте, и никому не придется уезжать.
- А вы как считаете? - спросил профессор Домлер Дика.
Дик чувствовал себя все более и болеенеловко;внапряженнойпаузе,
последовавшей за вспышкойДомлера,емусделалосьясно,чтосостояние
неопределенности не может тянуться без конца; и он вдруг решился.
- Я, кажется, почти влюблен в нее. Мнеуженеразприходиламысль:
может быть, жениться?
- Что? Что? - закричал Франц.
- Подождите, - остановил его Домлер. Но Франц не захотел ждать.
- Жениться! И полжизни отдать нато,чтоббытьпринейврачом,и
сиделкой, и не знаю чемеще-ну,нет!Ядостаточнонаблюдалтаких
больных. На двадцать случаев выздоровления - один без рецидивов. Ужлучше
забудьте о ней навсегда.
- Что вы на это скажете? - спросил Домлер Дика.
- Скажу, что Франц прав.
7
Уже смеркалось, когда они завершили дискуссию относительнодальнейшего
поведения Дика, сойдясь на том, что он долженоставатьсявнимательными
любезным, втожевремямало-помалуустраняясь.Наконецсобеседники
встали, и Дик невольно глянул в окно, за которым сеялсямелкийдождь,-
где-то там, под дождем,нетерпеливождалаНиколь.Онвышел,находу
застегивая доверху макинтош, поглубже надвигая шляпу,-исразуже,у
парадного входа, натолкнулся на нее.
- Я придумала, где нам посидеть сегодня, - сказала она. - Знаете,пока
я была больна, мне не мешало, если приходилосьпроводитьвечервдоме,
вместе с другими - все равно я не слышала, о чем они говорят. Атеперья
все время помню, что вокруг меня больные люди, и это... это...
- Скоро вы уедете отсюда.
- Да, теперь уже скоро. Моя сестра Бетт - дома ее зовут Бэби -приедет
за мной недели через две. Мы с ней поживем где-нибудь вдвоем,апотомя
вернусь и пробуду здесь еще месяц - последний.
- Сестра старше вас?
- О, намного. Ей двадцать четыре года. Онаунассовсемангличанка,
живет в Лондоне у тети, сестры отца. У нее былженихангличанин,ноон
погиб на войне, я его ни разу не видела.
Веелице,матово-золотистомнафонеразмытогодождемзаката,
проступило что-то новое для Дика: высокие скулы, прозрачность кожи, ноне
болезненная, а создающая ощущение прохлады, позволяли угадывать, каким это
лицо станет потом, - так, глядя напородистогожеребенка,представляешь
его себе взрослым и знаешь, что это будет не просто проекция молодостина
серый экран жизни, а подлинный расцвет. Былоясно,чтоэтолицобудет
красиво и в зрелые годы, и в старости;обэтомговорилоегостроение,
экономное изящество черт.
- Что это вы меня так разглядываете?
- Просто думаю, что вы, наверно, будете очень счастливы.
Николь испугалась:
- А вдруг нет? Впрочем - хуже, чем было, уже быть не может.
Они укрылись под навесом для дров; она сидела, скрестив ногивтуфлях
для гольфа, закутавшись в непромокаемый плащ, чуть порозовевшая от сырого,
холодного воздуха. Встретив его взгляд, она, в своюочередь,внимательно
оглядела всю его фигуру, которая даже в этой позе - он стоял, прислонясь к
столбу, - не утратила горделивой осанки, посмотрела в его лицо, где улыбка
или лукавая мина словно не смели задержаться надолго и тотчас жеуступали
место привычному выражению сосредоточенности. Наверно, было внемчто-то
такое, что гармонировало с ирландским кирпичным оттенком егокожи,нос
этой стороны, со стороны его мужественности, она знала его меньше всего-
и боялась узнать, хоть ей и оченьхотелосьдокопатьсятутдоглубины;
другой Дик, выдержанный, учтивый, сласковым,участливымвзглядом,был
доступен без труда, и этим Дикомоназавладела,нераздумывая,каки
большинство женщин.
- Во всяком случае, у меня здесьбылахорошаяязыковаяпрактика,-
сказала Николь. - С двумяизврачейяразговаривалапо-французски,с
сестрами по-немецки, с одной больной и кой с кемизуборщицобъяснялась
по-итальянски, а другая больная помогла мне пополнить мой запасиспанских
слов.
- Это очень удачно.
Он пытался найти логически осмысленный тон разговора с ней,ноничего
не получалось.
- ...И музыка тоже. Вы, надеюсь, невообразили,чтоменяинтересуют
только рэгтаймы. Я регулярно занимаюсь каждый день, а впоследниемесяцы
даже прослушала в Цюрихе курс истории музыки. Вероятно, бывали дни,когда
только это меня и держало - музыка и рисование.-Онанагнулась,чтобы
оторвать отставший кусочек подошвы, и посмотрела на негоснизувверх.-
Мне бы хотелось нарисовать вас вот так, как вы сейчас стоите.
Больно было слушать этот перечень ее совершенств, рассчитанныйнаего
одобрение.
- Завидую вам. Я теперь, кажется,ничемнеспособенинтересоваться,
кроме своей работы.
- Так это даже очень хорошо для мужчины, - поспешно отозваласьона.-
Женщина - другое дело, она должнаразвиватьвсякиесвоиспособностик
искусству; потому что это потом пригодится ей в воспитании детей.
- Вероятно, вы правы, - сказал Дик намеренно небрежно.
Николь молчала. Дик предпочел бы, чтобы она продолжала разговор,тогда
он мог бы играть нехитрую роль стенки, от которой все отскакивает, ноона
молчала.
- Вы теперь вполне здоровы, - сказал он. - Забудьте о прошлом; не нужно
только перенапрягать свои силы ближайшийгод.ВозвращайтесьвАмерику,
начните выезжать в свет, влюбитесь и будьте счастливы.
- Влюбиться я не смогу. - Носком попорченной туфли она сковырнула комок
грязи с чурбака, на котором сидела.
- Отлично сможете, - возразил Дик. - Не теперь, так через год илидва.
- И беспощадно добавил: - Выйдите замуж, и будет у вас нормальная семьяс
целым выводком прелестных детишек. То, что вам, в вашем возрасте,удалось
полностью восстановить свою психику - факт, достаточнопоказательныйсам
по себе. Поверьте, милая девушка, вы бодро будете шагать вперед, когда все
ваши друзья уже свалятся от усталости.