Знаете,ведьвыпервыйчеловек,вкоторогоРозмэри
влюбилась по-настоящему.
Опять задул ветер с порфировых горЛа-Напуль.Что-товвоздухеуже
предвещало скорую перемену погоды; пышный разгул лета, когда землясловно
стоит на месте, пришел к концу.
- У Розмэри были увлечения, но раноилипоздноонавсегдаотдавала
героя в мои руки... - миссис Спирс рассмеялась, - ...для вивисекции.
- А меня, значит, пощадили.
- С вами бы все равно ничего не помогло. Она влюбиласьввасещедо
того, как познакомила вас со мною. И я ее не отговаривала.
Было ясно, что ни он сам, ни Николь не играливпланахмиссисСпирс
никакой самостоятельной роли -иещебылоясно,чтоееаморальность
непосредственно связана с ее самоотречением. Это была ее душевнаяпенсия,
компенсациязаотказотсобственнойличнойжизни.Вборьбеза
существование женщина поневоле должна быть способна на все,ноеередко
можно обвинить в прямой жестокости, это мужской грех. Пока сменарадостей
и печалей любви совершаласьвположенныхпределах,миссисСпирсбыла
готоваследитьзанейснезлобивойотрешенностьюевнуха.Онане
задумывалась даже о том, что все это может кончиться плохо дляРозмэри-
или была уверена в невозможности такого исхода.
- Если то, что вы говорите, верно, мне кажется,этонепричинилоей
особых страданий. - Он все еще притворялся перед собой, что может думать о
Розмэри с объективностью постороннего. - И во всяком случае,есличтои
было, такпрошло.Но,междупрочим,частобывает,чтоскакого-то
пустякового эпизода начинается важная полоса в жизни человека.
- Это не пустяковый эпизод, - упорствовала миссис Спирс. - Вы ее первая
любовь - она видит в вас свой идеал. В каждом ее письме говорится об этом.
- Она очень любезна.
- Вы и Розмэри - самые любезные люди на свете, нотутонаничегоне
преувеличивает.
- Моя любезность - парадокс моего душевного склада.
Это былоотчастиверно.ОтотцаДикперенялнескольконарочитую
предупредительностьтехмолодыхюжан,чтопослеГражданскойвойны
переселились на Север. Нередко он пускал еевход,нотакженередко
презирал себязаэто,видятутнестремлениенебытьэгоистом,а
стремление эгоистом не казаться.
- Я влюблен в Розмэри, - сказал он вдруг. -Смоейстороныслабость
говорить вам об этом, но мне захотелось позволить себе небольшую слабость.
Слова вышли какие-то чужие и официальные, словнорассчитанныенато,
чтобы стулья и столики в "Cafe des Allies" запомнили их навсегда.Ужеон
всюду, во всем чувствовал отсутствие Розмэри;лежанапляже,виделее
плечо, облупившееся от солнца; гуляя по саду в Тарме, затаптывал следыее
ног; а сейчас вот оркестр заиграл "Карнавальную песенку", отзвукканувшей
в прошлое моды сезона, и все вокруг словно заплясало,каквсегдабывало
при ней.
За короткий срок ей даны были в дар все снадобья,которыезнает
чернаямагия:белладонна,туманящаязрение,кофеин,превращающий
физическую энергию в нервную, мандрагора, вселяющая покой.
С усилием он еще раз попытался поверить, будто может говорить о Розмэри
с такой же отрешенностью, как ее мать.
- В сущности, вы с Розмэри совсем непохожи, - сказалон.-Весьум,
который она от вас унаследовала, уходит на созданиетойличины,которую
она носит перед миром. Рассуждать она не привыкла; унеедушаирландки,
романтическая и чуждая логики.
Миссис Спирс сама знала, что Розмэри, привсейвнешнейхрупкости,-
молодой мустанг, истинная дочь доктора Хойта, капитана медицинскойслужбы
США. Еслибможнобыловскрытьеезаживо,подпрелестнымпокровом
обнаружилось бы огромное сердце, печень и душа, все вперемежку.
Дик вполне сознавал силу личного обаяния Элси Спирс, сознавал, чтоона
для него не просто последняя частица Розмэри - исчезнет,инеостанется
совсем ничего. Он, бытьможет,отчастипридумалРозмэри;матьееон
придумать не мог. Если мантия и корона, в которых Розмэри ушласосцены,
были чем-то, чем он наделил ее сам, - тем приятнеебылолюбоватьсявсей
статью миссис Спирс, зная, что уж тут-то он ни при чем. Онабылаизтех
женщин, что готовы ненавязчиво ждать, пока мужчина занят своим делом, куда
более важным, чем общение с ними, - командует боем или оперирует больного,
когда нельзя ни торопить его, ни мешать. А кончит - и найдет ее где-нибудь
неподалеку, без суеты и нетерпения дожидающуюся его за газетой иличашкой
кофе.
- Всего хорошего,и,пожалуйста,незабывайте,чтомывасочень
полюбили, и я и Николь.
Вернувшись на виллу "Диана", он сразу прошел к себе и распахнул ставни,
затворенные, чтобы дневной зной не проникал вкабинет.Надвухдлинных
столах вкажущемсябеспорядкегромоздилисьматериалыегокниги.Том
первый, посвященный классификации болезней, уже выходил однаждынебольшим
тиражом на средства автора. Сейчас велись переговоры оновомиздании.В
томвторойдолжнабылавойтиегоперваякнижка-"Психологиядля
психиатров", значительно переработанная и расширенная. Как многимдругим,
ему пришлось убедиться, что у него есть всего две-три идеи и что небольшой
сборникстатей,толькочтовпятидесятыйразизданныйвГермании,
содержит, в сущности, квинтэссенцию всего, что он знает и думает.
Сейчасунегобылонехорошонадуше.Томилаобидазанапрасно
потерянные годы в Нью-Хейвене, и остро чувствовалось несоответствиемежду
все растущейроскошьюдайверовскогообиходаитойреальнойотдачей,
которая бы ее оправдала. Он вспоминал рассказ своегорумынскоготоварища
об ученом, много лет изучавшем строение мозга армадилла, иемучудилось,
что в библиотеках Берлина и Вены ужекорпятнадеготемойметодичные,
неторопливые немцы. У него почти сложилось решение закруглить работу вее
теперешнем состоянии и выпустить в свет небольшой томик без разработанного
аппарата, в качестве введения к будущим, более солидным научным трудам.