За то время, что они жилиприклинике,он
стал с особым доверием и восхищением относиться к отцу и спреувеличенным
безразличием к большинству других взрослых. Больные в его глазах были либо
какие-то чудаки, либо скучные, чересчурблаговоспитанныелюди,лишенные
индивидуальности. Он был красивый, занятный мальчуган, иДикуделялему
многовремени;ихотношениянапоминалиотношениядоброго,но
взыскательного офицера с почтительным рядовым.
- Папа, - сказал Ланье, - почему, когдатыбреешься,утебявсегда
остается немножко пены на макушке?
Дик осторожно разлепил мыльные губы.
- Вот не знаю. Меняэтосамогоудивляет.Наверно,вымазываюпалец
пеной, подравнивая бачки, а уж как она потом попадает на макушку,понятия
не имею.
- Я завтра посмотрю с самого начала.
- Больше вопросов у тебя до завтрака не будет?
- Ну, это разве вопрос?
- Конечно, я тебе его засчитал.
Полчаса спустя Диквышелиздомуинаправилсявадминистративный
корпус. Ему недавно исполнилось тридцатьвосемь;онвсеещененосил
бороды, но что-то профессиональное, докторскоепоявилосьвегооблике,
чего совсем не было на Ривьере. Ужеполторагодаонжилиработалв
клинике, по оборудованию, несомненно, одной излучшихвЕвропе.Каки
клиника Домлера, это была лечебница нового типа - не одно темное,угрюмое
здание,аотдельныедомики,живописноразбросанные,нообразующие
незаметную для глаза систему. Вкус Дика и Никольсказалсяворганизации
дела - все здесь действительно радовало глаз, и недаромкаждыйпсихиатр,
хоть проездом оказавшийся вЦюрихе,считалсвоимдолгомзаглянутьна
Цугское озеро. Еще быскладпринадлежностейдлягольфаитенниса,и
клиника легко могла сойти за загородный клуб. "Шиповник" и "Буки", домики,
отведенные тем, для кого свет мира померк безвозвратно, зеленымирощицами
отгорожены были от главного корпуса -укрепления,скрытыеподискусным
камуфляжем. Дальше протянулись обширные огороды, частьихобрабатывалась
пациентамиклиники.Былитакжетримастерскиедлялечениятрудом,
расположенные под одной крышей, и с них доктор Дайвер начал свойутренний
обход. Вплотничьеймастерской,насквозьпросвеченнойсолнцем,стоял
вкусный запах опилок, запахдавноминувшегодеревянноговека;человек
пять-шесть уже принялись за работу, строгали, пилили,сколачивали-все
это молча; когда Дик вошел,онитолькооглянулисьнанеготоскливыми
глазами. Дик, сам мастер на всякие поделки издерева,завелразговоро
качестве плотничьих инструментов,говорилонспокойно,неторопливо,с
искренним интересом. Рядомбылапереплетная;здесьтрудилисьбольные,
более подвижные по натуре, что, впрочем, неозначалобольшихшансовна
излечение. В третьей мастерской ткали, низали бисер,занималисьчеканкой
по металлу.
Работающие здесь порой облегченно вздыхали -стакимвидом,
будто только что отказались от решения непосильной задачи,ноихвздохи
знаменовали лишь начало нового круга размышлений, не шедших по прямой, как
у нормальных людей, а все время вращавшихсяводнойплоскости.Кругом,
кругом, кругом.Итакбезконца.Ноотяркойпестротыматериалов,
употреблявшихся в этой мастерской, у случайного посетителявпервыймиг
создавалась иллюзия, будто здесь просто идет веселая игра втруд,какв
детском саду. При виде доктораДайверамногиезаулыбались.Большинство
пациентов клиники предпочитало его доктору Грегоровиусу - главнымобразом
те, кто успел повидать иную жизнь, иной мир.Нобылиитакие,которые
обвиняли его в недостатке внимания, в хитрости или в позерстве. Все это не
так уж отличалось от того отношения, которое Дик встречал в среде здоровых
людей, только здесь все чувства были преувеличены и искривлены.
Одна англичанказаговориласнимнатему,которуюсчиталасвоей
монополией.
- У нас сегодня будет музыка?
- Не знаю, - ответил Дик. - Я еще не видел доктора Ладислау. А каквам
понравился прошлый концерт, когда играли миссис Закс и мистер Лонгстрит?
- Так себе.
- По-моему, исполнение было прекрасное - особенно Шопен.
- А по-моему, так себе.
- Когда же наконец вы нам поиграете?
Она пожала плечами, как всегда польщенная этим вопросом.
- Как-нибудь. Но я ведь играю неважно.
Все знали, что онавовсенеумеетиграть-двееесестрыстали
выдающимися музыкантшами, а ей в детстве не удалось даже выучить ноты.
Из мастерских Дик пошел к "Шиповнику" и"Букам".Снаружиэтидомики
выглядели так жеуютно,каквсеостальные.Никольпридумалаотделку
помещений, скрывавшую от глаз решетки,запоры,тяжестьмебели,которую
нельзя было сдвинуть сместа.Воображение,подстегнутоесутьюзадачи,
заменило изобретательность, которой она была лишена,ипомоглодобиться
успеха - никому из непосвященныхвголовунепришлобы,чтоизящные
филигранные сетки на окнах надежно заменяют оковы, чтомодныестульяиз
гнутых металлических трубок тяжелее массивных изделий прошлых веков;даже
вазы для цветов были намертво закреплены вгнездах,илюбыеукрашения,
любые завитушки были так же необходимы на своем месте, как опорные балки в
перекрытиях небоскребов. В каждой комнате Николь сумела использоватьвсе,
что можно. А в ответ на все похвалы называла себя слесарных дел мастером.
Для тех, у кого стрелка в компасе не была размагничена, в этихдомиках
многоепоказалосьбынепонятным.В"Шиповнике",мужскомотделении,
содержался больной эксгибиционист, беседы с которым порой забавлялиДика.
Этот странный тщедушный человечек настаивал, что, если бы емубезпомехи
дали пройти нагишом отТриумфальнойаркидоплощадиСогласия,многие
проблемы были бы решены, - может быть, он и прав, думал Дик.
Самая интересная его больная помещалась вглавномкорпусе.