Этого никогда еще не случалось, да, сверх того, сэтимгосподином
во всепоследнеевремямыбыливсамыхчуждыхивсамыхнатянутых
отношениях. Он явно не скрывал своего ко мне пренебрежения, даже старался не
скрывать; а я - я имел своисобственныепричиныегонежаловать.Одним
словом, я его ненавидел. Приход его меня очень удивил. Я тотчас жесмекнул,
что тут что-нибудь особенное заварилось.
Вошел он очень любезно и сказал мнекомплиментнасчетмоейкомнаты.
Видя, что я со шляпой в руках, он осведомился, неужелиятакрановыходу
гулять. Когда же услышал, что я идукмистеруАстлеюподелу,подумал,
сообразил, и лицо его приняло чрезвычайно озабоченный вид.
Де-Грие был, как все французы, то есть веселый илюбезный,когдаэто
надо ивыгодно,инестерпимоскучный,когдабытьвеселымилюбезным
переставала необходимость. Французредконатуральнолюбезен;онлюбезен
всегда как бы по приказу, из расчета. Если,например,видитнеобходимость
быть фантастичным, оригинальным,по-необыденнее,тофантазияего,самая
глупаяинеестественная,слагаетсяиззаранеепринятыхидавноуже
опошлившихся форм.Натуральныйжефранцузсостоитизсамоймещанский,
мелкой, обыденной положительности, - однимсловом,скучнейшеесуществов
мире. По-моему,тольконовичкииособеннорусскиебарышнипрельщаются
французами. Всякому же порядочному существу тотчас же заметнаинестерпима
эта казенщина раз установившихся формсалоннойлюбезности,развязностии
веселости.
- Я к вам по делу, - начал он чрезвычайнонезависимо,хотя,впрочем,
вежливо, - и не скрою, что к вам послом или, лучше сказать,посредникомот
генерала. Очень плохо зная русский язык, я ничего почти вчера непонял;но
генерал мне подробно объяснил, и признаюсь...
- Но послушайте, monsieur Де-Грие, - перебил я его, - вы вот ивэтом
деле взялись быть посредником. Я,конечно,"unoutchitel"иникогдане
претендовал на честь быть близким другомэтогодомаилинакакие-нибудь
особенно интимные отношения, а потомуинезнаювсехобстоятельств;но
разъясните мне: неужели вы уж теперьсовсемпринадлежитекчленамэтого
семейства? Потому что вы, наконец, во всем берете такое участие, непременно,
сейчас же во всем посредником...
Вопрос мой ему не понравился. Для негоонбылслишкомпрозрачен,а
проговариваться он не хотел.
- Меня связывают с генералом отчасти дела, отчасти некоторыеособенные
обстоятельства, - сказалонсухо.-Генералприслалменяпроситьвас
оставить ваши вчерашние намерения. Все,чтовывыдумали,конечно,очень
остроумно; но он именно просил меня представить вам, что вамсовершенноне
удастся; мало того - вас барон не примет, и, наконец, вовсякомслучаеон
ведь имеет все средстваизбавитьсяотдальнейшихнеприятностейсвашей
стороны.
Согласитесь сами. К чему же, скажите, продолжать?Генералжевам
обещает, наверное,принятьвасопятьвсвойдом,припервыхудобных
обстоятельствах,адотоговременизачестьвашежалованье,vos
appointements. Ведь это довольно выгодно, не правда ли?
Я возразил ему весьма спокойно, что он несколько ошибается; что,может
быть, меня от барона и не прогонят, а, напротив, выслушают, ипопросилего
признаться, что, вероятно, он затем и пришел, чтоб выпытать:какименноя
примусь за все это дело?
- О боже, если генерал так заинтересован, то, разумеется,емуприятно
будет узнать, что и как вы будете делать? Это так естественно!
Я принялся объяснять, а он начал слушать, развалясь, несколькосклонив
ко мне набок голову, с явным,нескрываемымироническимоттенкомвлице.
Вообщеондержалсебячрезвычайносвысока.Ястаралсявсемисилами
притвориться, что смотрю на дело с самой серьезной точки зрения. Я объяснил,
что так какбаронобратилсякгенералусжалобоюнаменя,точнона
генеральскую слугу, то, во-первых, - лишил меняэтимместа,аво-вторых,
третировал меня как лицо, которое невсостояниизасебяответитьис
которым не стоит и говорить. Конечно, я чувствую себя справедливо обиженным;
однако, понимая разницу лет, положения в обществе и прочее, и прочее (я едва
удерживался от смеха в этомместе),нехочубратьнасебяещенового
легкомыслия, то есть прямо потребовать от барона или даже толькопредложить
ему обудовлетворении.Темнеменееясчитаюсебясовершенновправе
предложитьему,иособеннобаронессе,моиизвинения,темболеечто
действительно в последнее время я чувствуюсебянездоровым,расстроенным,
фантастическим и прочее, и прочее. Однако ж сам барон вчерашним обиднымдля
меня обращением к генералу и настоянием, чтобыгенераллишилменяместа,
поставил меня в такое положение, что теперь я уже не могу представить емуи
баронессе мои извинения, потому что и он, и баронесса, и весь свет, наверно,
подумают, что я пришел с извинениями со страха,чтобполучитьназадсвое
место. Из всего этого следует, что янахожусьтеперьвынужденнымпросить
барона, чтобы он первоначально извинился предо мною сам, всамыхумеренных
выражениях, - например, сказал бы, что он вовсе нежелалменяобидеть.И
когда барон это выскажет, тогда я уже, с развязанными руками,чистосердечно
и искренно принесу ему и мои извинения. Одним словом, заключиля,япрошу
только, чтобы барон развязал мне руки.
- Фи, какая щепетильность и какие утонченности! И чего вамизвиняться?
Ну согласитесь, monsieur... monsieur.. что вызатеваетевсеэтонарочно,
чтобы досадить генералу... а может быть, имеете какие-нибудь особыецели...
mon cher monsieur, pardon, j'ai oublie votre nom, monsieur Alexis? n'estce
pas?16
- Но позвольте, mon cher marquis, да вам что за дело?
- Mais le general.