Я жесвернулнапервуюпопавшуюся
дорожку влево, обдумывая и удивляясь. Меняточновголовуударилопосле
приказания идти на рулетку. Странное дело: мне былоочемраздуматься,а
между тем я весь погрузился в анализ ощущений моих чувств кПолине.Право,
мне было легче в эти две недели отсутствия, чем теперь, в деньвозвращения,
хотя я, в дороге, и тосковал как сумасшедший, метался как угорелый,идаже
во сне поминутно видел ее пред собою. Раз (это было в Швейцарии),заснувв
вагоне, я, кажется, заговорил вслух с Полиной, чем рассмешилвсехсидевших
со мной проезжих. И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? И еще
раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, я опять, в сотый раз,
ответил себе, что я ее ненавижу. Да, она была мне ненавистна. Бывалиминуты
(а именно каждый раз при конце наших разговоров), что я отдалбыполжизни,
чтоб задушить ее! Клянусь, если б возможнобыломедленнопогрузитьвее
грудь острый нож, то я, мне кажется, схватился бы за него с наслаждением.А
между тем, клянусь всем, что естьсвятого,еслибынаШлангенберге,на
модном пуанте, она действительно сказала мне:"бросьтесьвниз",тоябы
тотчас же бросился, и даже с наслаждением. Я знал это. Так или эдак, ноэто
должно было разрешиться. Все это она удивительно понимает, имысльотом,
что я вполне верно и отчетливо сознаю всю еенедоступностьдляменя,всю
невозможность исполнения моих фантазий, - эта мысль, я уверен, доставляет ей
чрезвычайное наслаждение; иначе могла ли бы она, осторожная и умная, быть со
мною в таких короткостях и откровенностях?Мнекажется,онадосихпор
смотрела на меня как та древняя императрица, которая сталараздеватьсяпри
своем невольнике, считая его не за человека. Да, она много раз считаламеня
не за человека...
Однако ж у меня было ее поручение - выиграть на рулетке вочтобыни
стало. Мне некогда было раздумывать: для чего и как скоронадовыигратьи
какие новые соображения родились в этой вечно рассчитывающей голове? Ктому
же в эти две недели, очевидно, прибавилась бездна новых фактов, об которых я
еще не имел понятия. Все это надо было угадать, вовсепроникнуть,икак
можно скорее. Но покамест теперь было некогда:надобылоотправлятьсяна
рулетку.
Глава II
Признаюсь, мне это было неприятно; я хоть и решил, что буду играть,но
вовсе не располагал начинать для других. Это даже сбивало менянесколькос
толку, и в игорные залы я вошел с предосадным чувством. Мне там,спервого
взгляда, все не понравилось. Терпеть я не могу этой лакейщинывфельетонах
целого света и преимущественно в наших русскихгазетах,гдепочтикаждую
веснунашифельетонистырассказываютодвухвещах:во-первых,о
необыкновенном великолепии и роскоши игорных залврулеточныхгородахна
Рейне, а во-вторых, о грудах золота, которые будто бы лежат на столах.Ведь
не платят же им заэто;этотакпросторассказываетсяизбескорыстной
угодливости. Никакого великолепия нет в этихдрянныхзалах,азолотане
только нет грудами на столах, но и чуть-чуть-тоедвалибывает.
Никакого великолепия нет в этихдрянныхзалах,азолотане
только нет грудами на столах, но и чуть-чуть-тоедвалибывает.Конечно,
кой-когда, в продолжение сезона,появитсявдругкакой-нибудьчудак,или
англичанин, или азиат какой-нибудь,турок,какнынешнимлетом,ивдруг
проиграет или выиграет оченьмного;остальныежевсеиграютнамелкие
гульдены, и средним числом на столевсегдалежиточеньмалоденег.Как
только я вошел в игорную залу (в первый раз в жизни), я некоторое времяеще
не решался играть. К тому же теснила толпа. Но если б я былиодин,тои
тогда бы, я думаю, скорее ушел, а не начал играть. Признаюсь, у меня стукало
сердце, и я был не хладнокровен; я наверное знал и давно уже решил,чтоиз
Рулетенбурга так не выеду; что-нибудь непременно произойдетвмоейсудьбе
радикальное и окончательное. Так надо, и так будет. Как это ни смешно, что я
так много жду для себя от рулетки, номнекажется,ещесмешнеерутинное
мнение, всеми признанное, что глупо и нелепо ожидать чего-нибудь от игры.И
почему игра хуже какого бы то ни былоспособадобыванияденег,например,
хоть торговли? Оно правда, что выигрывает из сотни один. Но - какоемнедо
того дело?
Во всяком случае, яопределилсначалаприсмотретьсяиненачинать
ничего серьезного в этот вечер. В этот вечер, если бчтоислучилось,то
случилось бы нечаянно и слегка, - и я так и положил. К тому же надобылои
самую игру изучить; потому что, несмотря на тысячи описаний рулетки, которые
я читал всегда с такою жадностию,ярешительноничегонепонималвее
устройстве до тех пор, пока сам не увидел.
Во-первых, мне все показалось так грязно - как-то нравственно скверно и
грязно. Я отнюдь не говорюпроэтижадныеибеспокойныелица,которые
десятками, даже сотнями, обступаютигорныестолы.Ярешительноневижу
ничего грязного в желании выиграть поскорее и побольше; мне всегдаказалось
очень глупою мысль одного отъевшегося и обеспеченного моралиста, которыйна
чье-то оправдание, что "ведь играют помаленькой",-отвечал:темхуже,
потому что мелкая корысть. Точно мелкая корысть и крупная корысть -невсе
равно. Это дело пропорциональное. Что для Ротшильда мелко, то для меня очень
богато, а насчет наживы и выигрыша, так люди и ненарулетке,аивезде
только и делают, что друг у друга что-нибудь отбивают или выигрывают.Гадки
ли вообще нажива и барыш - это другой вопрос. Но здесь я его нерешаю.Так
как я и сам был в высшей степениодержанжеланиемвыигрыша,товсяэта
корысть и вся эта корыстная грязь, если хотите, была мне, при входе взалу,
как-то сподручнее, родственнее.Самоемилоедело,когдадругдругане
церемонятся, а действуют открыто и нараспашку.Даикчемусамогосебя
обманывать? Самое пустое и нерасчетливоезанятие!Особеннонекрасиво,на
первый взгляд, во всей этой рулеточной сволочи было то уважениекзанятию,
та серьезность и даже почтительность, с которыми всеобступалистолы.