Скаким-тоболезненным
ощущением, единственно чтобы как-нибудь развязаться и уйти, япоставилеще
пятьфридрихсдоровнакрасную.Вышлакрасная.Япоставилвседесять
фридрихсдоров - вышла опять красная. Я поставилопятьвсезараз,вышла
опятькрасная.Получивсорокфридрихсдоров,япоставилдвадцатьна
двенадцать средних цифр, не зная, что из этого выйдет. Мне заплатиливтрое.
Таким образом, из десяти фридрихсдоров у меня появилосьвдругвосемьдесят.
Мне стало дотогоневыносимооткакого-тонеобыкновенногоистранного
ощущения, что я решился уйти. Мне показалось, что я вовсе бы нетакиграл,
если б играл для себя. Я, однако ж, поставил всевосемьдесятфридрихсдоров
еще раз на четку. На этот раз вышло четыре;мнеотсыпалиещевосемьдесят
фридрихсдоров, и, захвативвсюкучувстошестьдесятфридрихсдоров,я
отправился отыскивать Полину Александровну.
Они все где-то гуляли в парке, и я успелувидетьсяснеютолькоза
ужином. На этот раз француза не было, и генерал развернулся:междупрочим,
он почел нужным опять мне заметить, чтоонбынежелалменявидетьза
игорным столом. По его мнению, его очень скомпрометирует, если якак-нибудь
слишком проиграюсь; "но если б даже вы и выиграли очень много, то и тогдая
буду тоже скомпрометирован, - прибавил он значительно. - Конечно, я неимею
права располагать вашими поступками,носогласитесьсами..."Тутонпо
обыкновению своему не докончил. Я сухо ответил ему, что уменяоченьмало
денег и что, следовательно, я не могу слишком приметно проиграться,еслиб
даже и стал играть. Придя к себе наверх, я успел передать Полине еевыигрыш
и объявил ей, что в другой раз уже не буду играть для нее.
- Почему же? - спросила она тревожно.
- Потому что хочу играть для себя,-отвечаля,рассматриваяеес
удивлением, - а это мешает.
-Таквырешительнопродолжаетебытьубеждены,чторулеткаваш
единственный исход и спасение? - спросила она насмешливо.Яотвечалопять
очень серьезно, что да; чтожекасаетсядомоейуверенностинепременно
выиграть, то пускай это будет смешно, я согласен, "но чтоб оставилименяв
покое".
Полина Александровна настаивала,чтобянепременноразделилснею
сегодняшний выигрышпополам,иотдаваламневосемьдесятфридрихсдоров,
предлагая и впредь продолжать игру на этом условии. Я отказался отполовины
решительно и окончательно и объявил,чтодлядругихнемогуигратьне
потому, чтоб не желал, а потому, что наверное проиграю.
- И, однако ж, я сама, как ни глупо это, почтитоженадеюсьнаодну
рулетку, -сказалаоназадумываясь.-Апотомувынепременнодолжны
продолжать игру со мною вместе пополам, и - разумеется - будете. -Тутона
ушла от меня, не слушая дальнейших моих возражений.
-Тутона
ушла от меня, не слушая дальнейших моих возражений.
Глава III
И, однако ж, вчера целый день она не говорила со мной об игре ни слова.
Да и вообще она избегала со мной говорить вчера. Прежняя манера еесомною
не изменилась. Та же совершенная небрежность вобращениипривстречах,и
даже что-то презрительное иненавистное.Вообщеонанежелаетскрывать
своего ко мне отвращения; я это вижу. Несмотря на это, она не скрываеттоже
от меня, что я ей для чего-то нужен и чтоонадлячего-томенябережет.
Между нами установились какие-то странныеотношения,вомногомдляменя
непонятные, - взяв в соображение ее гордость инадменностьсовсеми.Она
знает, например, что я люблю ее до безумия, допускает меня дажеговоритьо
моей страсти - и уж, конечно, ничем она невыразилабымнеболеесвоего
презрения, как этим позволением говорить ей беспрепятственно и бесцензурно о
моей любви. "Значит, дескать, до того считаю ни во что твои чувства, что мне
решительно все равно, об чем бы ты ни говорил со мною и чтобыкомнени
чувствовал". Про свои собственные дела она разговариваласомноюмногои
прежде, но никогда не была вполне откровенна. Мало того, в пренебреженииее
ко мне были, например, вот какие утонченности: она знает, положим,чтомне
известно какое-нибудь обстоятельство ее жизнииличто-нибудьотом,что
сильноеетревожит;онадажесамарасскажетмнечто-нибудьизее
обстоятельств, если надо употребить меня как-нибудь для своихцелей,вроде
раба, или на побегушки; но расскажетвсегдаровностолько,скольконадо
знать человеку, употребляющемуся на побегушки, иеслимнеещенеизвестна
целая связь событий, если она и сама видит, как я мучусь и тревожусьееже
мучениями и тревогами, то никогда не удостоит меняуспокоитьвполнесвоей
дружеской откровенностию, хотя, употребляя менянередкопопоручениямне
только хлопотливым, но даже опасным, она, по моему мнению, обязанабытьсо
мной откровенною. Да и стоит ли заботиться о моих чувствах,отом,чтоя
тоже тревожусь и, может быть, втрое больше забочусь и мучусь ее жезаботами
и неудачами, чем она сама!
Я недели за три еще знал об ее намерении играть нарулетке.Онаменя
даже предуведомила, что я должен буду играть вместо нее, потому что ей самой
играть неприлично. По тону ее слов я тогда же заметил, чтоунейкакая-то
серьезная забота, а не просто желание выиграть деньги. Что ей деньги сами по
себе! Тут есть цель, тут какие-то обстоятельства, которые я могуугадывать,
но которых я до сих пор незнаю.Разумеется,тоунижениеирабство,в
которых она меня держит, могли бы мне дать (весьма частодают)возможность
грубо и прямо самому ее расспрашивать. Так какядлянеерабислишком
ничтожен в ее глазах, то нечего ей и обижаться грубым моим любопытством.Но
дело в том, что она, позволяя мне делать вопросы, на них неотвечает.Иной
раз и вовсе их не замечает. Вот как у нас!
Вчерашний день у нас много говорилось о телеграмме, пущенной еще четыре
дня назад в Петербург и на которую не было ответа.