Я сказал ему, что дело весьма срочное. Через неделю мы должны быть в Гамбурге, а через восемь дней – в Любеке.
– Для чего так спешно?
– Видишь ли, Томас, у нас есть шанс сыграть на слухах, летающих вокруг «заговорённого» трёхмачтового англичанина с названьем «Дукат». В ганзейском братстве давно уже нет былого единства. Кто-то стремительно разбогател, вот как, например, ты. А кто-то, более уважаемый и почтенный, не добрался до южных колоний и остался, так сказать, в «бедняках». Если нам удастся договориться о сопровождении каравана, то заинтересованные купцы заплатят нам, как я надеюсь, с каждого участника тысяч по пять фунтов. Разумеется, нужно будет внести гарантийный залог – тысяч по семь за каждый корабль в караване.
– Семь тысяч – это – наши деньги, которые мы потеряем, если не обеспечим безопасности хотя бы одному купцу?
– По семь тысяч за каждый корабль.
– Рискованно.
– Безусловно, риск есть. Но возьми-ка снова бумагу, и снова сделай расчёты. Если хотя бы пять купцов согласятся участвовать в плавании, то по возвращении их из Индии ты получаешь двадцать пять тысяч фунтов. Я повторю, чтобы ты проникся: двадцать пять тысяч фунтов. Практически ниоткуда! Затем, когда торговым господам станет известно об удачном походе, «Дукат» поведёт уже десяток кораблей, или дюжину. Посчитал прибыль? А теперь прибавь сюда ещё личный торговый доход.
– Какой личный доход?
– Думаю, будет разумно, если мы с тобой поучаствуем в караване двумя собственными кораблями: ты – «Фортом», я – «Африкой». Снимаем с них все пушки, весь лишний балласт, и в Индии под ватерлинию грузим их пряностями. По возвращении груз одного корабля принесёт до двенадцати тысяч фунтов.
– И кроме того, – торопливо добавил я, – на обратном пути мы заберём ещё чёрный жемчуг с Локка!
– И ещё жемчуг. К тому времени, как ты начнёшь осваивать имение – с тем, чтобы доход перекрывал налоги – твой совокупный бюджет не только не уменьшится, но возрастёт!
Внизу послышались голоса.
– Кажется, Энди Стоун приехал, – сказал Давид. – Как удачно.
Но наверх к нам поднялся не один Стоун. С ним был ещё Оллиройс, а следом поднимались Эвелин и миссис Бигль с дымящимися блюдами.
Тепло поздоровавшись, мы уселись за дальним краем овального стола.
– Вот, Давид, – не скрывая облегчения, сказал я, – никто лучше Оллиройса не ответит на твои вопросы о пушечных возможностях «Дуката».
– А в чём интерес? – придвигая к себе тарелку, с готовностью поинтересовался Оллиройс.
Давид коротко обрисовал ему положение дел, и канонир обстоятельно рассказал о своих пушках.
– Ещё вот что, джентльмены, – заявил я, также придвигая к себе тарелку. – Хочу сообщить вам о принятом только что решении.
Мои гости замолчали и повернули лица в мою сторону.
– Исходя из того, что плаванье предстоит непростое, и что доход оно обещает изрядный, я решил считать и Оллиройса, и Энди нашими компаньонами. То есть вы, джентльмены, в случае удачного завершения похода получите не своё обычное жалованье, а долю. Скажем, по десять процентов от общей прибыли груза плюс пять процентов от выплат ганзейских купцов.
Я сделал паузу. Энди и Оллиройс взволнованно переглянулись.
– По самым скромным предположениям, – задумчиво произнёс Давид, – выходит по две с половиной тысячи фунтов. Можно купить два места в парламенте.
– Слишком щедрое предложение! – воскликнул Оллиройс.
– И весьма неожиданное, – сказал Стоун.
– В первую минуту даже трудно осмыслить.
Они посмотрели на Давида. Тот в знак непричастности к моему решению развёл руками. Тут мой взгляд упал на лицо Эвелин, которая помешивала соус в соуснице. В лице её я увидел неясную тень затаённого страдания, и, догадавшись о причине этого страдания, поспешно сказал:
– И не щедрое, и не слишком, а просто разумное. Всю работу предстоит сделать вам двоим. Ведь сам я останусь здесь, в Бристоле.
И, увидев, каким счастливым и солнечным в ту же секунду стало лицо Эвелин, невольно улыбнулся.
– Ну что же, – подытожил Давид. Стало быть, через два дня отправляемся в Любек.
Когда Эвелин, разливая соус, подошла ко мне, я тихо сказал:
– Но в Любек мне всё-таки придётся съездить. Это дней десять, не больше.
Эвелин, склонившись, шепнула:
– Десять дней разлуки я вытерплю.
И как она придавлена, стиснута в косных законах человеческого муравейника. Алле хагель. Я вскоре получил безпощадно твёрдое убеждение в этом, когда, оставив «Дукат» в гавани Гамбурга, мы на лошадях прибыли в Любек.
Общество, которое я увидел, откровенно меня озадачило. Манеры его участников и скрытый смысл разговоров приводили в полную растерянность! Как привязанный я ходил за Давидом и молча слушал. Среди людей, с которыми он встречался, были такие, чьё состояние не достигало и трети имеющихся у меня денег, но их отношение ко мне было отношением слона к букашке. Я сделал вывод, что для значимости персоны нужны не только деньги. Следовало обладать чем-то ещё, о чём я не имел пока никакого представления.
В один из дней мы небольшой компанией вышли из гостиницы и направились к кафедрального собору, возле которого находилась главная контора ганзейского братства. Здесь нас догнал поверенный Давида и, приноравливаясь к нашему шагу, не попадая в ногу и подскакивая, быстро заговорил:
– «За» – пятеро, «против» – четверо.
– Они сомневаются в нашей способности внести залог? – поинтересовался Давид.
– О, нет! О ваших финансовых возможностях уже всё известно. Дело в другом.
– Необъявленный интерес?
– Именно. Как выяснилось, один из тех, кто сегодня будет принимать решение, имеет родственника в лондонском военном ведомстве, – мы узнали, он влиятельный человек, – и прочные знакомства в адмиралтействах. Располагая информацией о походах английских военных фрегатов, он «подвязывает» к их маршрутам торговые суда. И собирает с торговцев изрядную дань.
– Таким образом, мы перешли кому-то дорогу?
– Увы.
– Только не говори мне, что этот кто-то – гроссмейстер!
– Прости, Давид. Это именно он.
– Насколько я знаю, гроссмейстер при голосовании имеет три голоса.
– Да.
– И расклад на данный момент – пять против шести.
– Не в нашу пользу.
– Что ж. Я, в общем-то, не очень надеялся.
– Давид! – негромко спросил я его. – Если ты не надеялся, для чего тогда мы тогда к этим ганзейцам идём?
– Узнаешь вечером, – негромко сказал он в ответ.
У входа и в вестибюле неподвижно стояли высокого роста лакеи – явно из имеющих военный опыт бывших солдат. Нас встретил распорядитель и, взглянув на висящие над входом в главный зал круглые часы, поклоном и жестом пригласил войти.
– Точность – вежливость королей, – тихо бросил ему, проходя, поверенный Давида, и распорядитель неприметно улыбнулся.
Любекский зал ганзейского союза роскошью не блистал. Слева возвышался амфитеатр выставленных в полукруг деревянных стульев.