– Сегодня многие считают, что брак и жизнь идут врозь, – сказал американец.
– С жизнью всё врозь, – эхом отозвался англичанин.
– Если вы думаете, что уже создали себе репутацию в глазах публики, – вмешалась леди Парснипс, – то не помешает выпить еще шампанского.
– О да, неплохо как следует расслабиться перед штормом.
– Ни разу не видела настоящий шторм. Полагаю, это не сравнимо с тем, как его расписывают.
– Главное – не утонуть.
– Но, дорогая, мой муж говорит, что во время шторма самое безопасное место на корабле, если уж вы отправились в море.
– Лучше не отправляться.
– Точно.
Шторм начался совершенно неожиданно. Бильярдный стол сломал колонну в салоне, и шум пронесся из конца в конец корабля, как предзнаменование смерти. Слаженно и отчаянно действовала команда. Стюарды носились по коридорам, торопливо привязывая чемоданы к раковинам. К полуночи веревки перетерлись, и сами раковины оторвались от стен. Вода хлынула в вентиляторы, пролилась в переходы, и прошел слух, что вышло из строя радио.
Официанты и официантки построились у подножия лестницы. Алабаму удивили их напряженные лица и виноватые бегающие взгляды, ведь обычно эти люди так уверены в себе, но теперь столь презираемая ими мощь стихии камня на камне не оставила от их воспитанной дисциплиной смелости и сдержанности, выставила напоказ куда более естественный эгоизм. Алабама никогда и не думала, что дисциплиной можно обуздать темперамент, она всегда считала, что просто людям с определенным темпераментом нравится тащить на себе груз забот о других.
«Ну, это-то все могут, – думала она, пока бежала по мокрым коридорам в свою каюту, – куда труднее удержаться наверху, не погрязнуть. Вот почему мой отец всегда был одинок». Корабль тряхнуло, и Алабаму бросило от одной стены к другой. Ей показалось, что у нее сломался позвоночник.
– О черт, неужели нельзя хоть на минуту остановиться, прежде чем пойти на дно?
Бонни поглядела на мать с недоумением.
– Не бойся, – сказала она.
Алабама была напугана до полусмерти.
– Я не боюсь, родная, – ответила она. – Бонни, если ты сдвинешься с места, тебя может убить, поэтому лежи тут и держись покрепче, а я поищу папу.
Она не отрывала рук от поручней, поднимаясь и опускаясь вместе с кораблем. Лица членов команды были бесстрастны, когда она проковыляла мимо, словно они увидели внезапно обезумевшую особу.
– Почему не подают сигнал спускать спасательные шлюпки! – в истерике прокричала она прямо в невозмутимое лицо офицера-радиста.
– Возвращайтесь к себе в каюту, – ответил он. – Их нельзя спустить на такие волны.
Дэвида она отыскала в баре, где были только он и лорд Пристли-Парснипс. Столы стояли один на другом. Тяжелые кресла приверчены к полу и связаны веревками. Мужчины пили шампанское, обливая им все вокруг, будто в руках у них были не бокалы, а ведра с водой.
– С тех пор, как я вернулся из Алжира, это первый такой шторм. Там я, бывало, буквально ходил в каюте по стенам, – безмятежно повествовал милорд, – да и, кстати, корабли в военное время были не слишком хороши. А я-то думал, все, больше такого не испытаю.
Алабама неловко перемещалась по бару, держась за столбы.
– Дэвид, тебе надо пойти в каюту.
– Но, дорогая, – возразил он, все еще довольно трезвый, во всяком случае, более трезвый, чем англичанин, – что я-то могу поделать?
– Мне кажется, уж если тонуть, так всем вместе…
– Вздор!
Бросившись вон из бара, она услыхала за спиной голос британца:
– Удивительно, как опасность будоражит чувства.
Во время войны…
Напуганная Алабама почувствовала себя какой-то жалкой трусихой. Между тем каюта как будто уменьшалась и уменьшалась под бесконечными ударами извне. Однако через некоторое время Алабама свыклась и с духотой, и с дурнотой. Рядом с ней спокойно спала Бонни.
Снаружи была одна вода, ни кусочка неба. От беспрерывной качки у Алабамы зудело все тело. Всю ночь она думала о том, что к утру они умрут.
К утру Алабама так измучилась, что больше не могла оставаться в каюте. Дэвид помог ей, держась за поручни, добраться до бара. В уголке спал лорд Парснипс. Тихие голоса доносились из-за высоких спинок двух кожаных кресел. Алабама заказала печеную картошку и прислушалась, от души желая беседовавшим мужчинам онеметь.
– Я становлюсь нетерпимой, – подвела она итог.
Дэвид заявил в ответ, что все женщины нетерпимы, и Алабама смиренно согласилась с ним – верно, так оно и есть.
В одном из этих тихих голосов слышалась убежденность знающего человека. Такими голосами обыкновенные врачи излагают пациентам теории своих знаменитых коллег. Второй голос был жалобно-тягуч, как будто его обладатель находился под гипнозом.
– В первый раз я задумался о подобных вещах – о том, как живут люди в Африке и во всем мире. И я понял, что нам известно гораздо меньше, чем нам кажется.
– Вы о чем?
– Понимаете, сотни лет назад люди знали примерно столько же относительно спасения своей жизни, сколько мы сейчас. Природа умеет позаботиться о себе. Нельзя убить того, кому предназначено жить.
– Вы правы, нельзя уничтожить того, у кого есть воля к жизни. Его нельзя убить!
В этом голосе зазвучали опасные обвинительные ноты, и другой голос предусмотрительно сменил тему.
– А как вам нью-йоркские шоу? Много их видели?
– Три-четыре, сплошная банальщина, и некрасивые! Никогда не получаешь, чего хочешь. Никогда, – прозвучало как обвинительный приговор.
– Они дают публике то, что она желает получить.
– На днях я разговорился с одним журналистом, и он сказал то же самое, а я посоветовал ему почитать «Энквайарер», которую печатают в Цинциннати. В ней никогда не бывает скандальных новостей, и все же это одна из самых читаемых газет в стране.
– Это не та публика. Ей приходится брать, что дают.
– Ну, конечно. Я и сам бываю в подобных местах только из любопытства.
– Я тоже не завсегдатай – хожу не чаще трех-четырех раз в месяц.
Алабама, пошатываясь, встала на ноги.
– Не могу больше! – заявила она. В баре пахло оливковым маслом и окурками. – Скажи официанту, что я буду есть снаружи.
Цепляясь за поручни, Алабама выбралась на площадку солярия. На палубе стоял оглушительный свист. Алабама слышала шум переворачиваемых ветром кресел. Волны поднимались, как надгробные мраморные стелы, закрывая все вокруг, а потом опадали и исчезали с глаз. Корабль плыл как будто по небу.
– В Америке всё такое же, как их штормы, – протянул англичанин, – не скажешь ведь, что мы в Европе!
– Англичане никогда не пугаются, – заметила Алабама.
– Не беспокойся о Бонни, Алабама, – сказал Дэвид. – Она ребенок и пока не очень понимает, насколько все опасно.
– Тем ужасней будет, если с ней что-то случится.
– Но если бы мне пришлось выбирать, кого из вас спасать, я выбрал бы уже апробированный вариант.
– А я нет. Я бы первой спасла ее. Возможно, она станет потрясающим человеком.
– Возможно. Но хотя среди нас таких нет, мы все же не совсем пропащие.
– Дэвид, я серьезно. Мы ведь не утонем?
– Эконом говорит, это флоридский прилив и ветер в девяносто миль, а когда ветер достигает семидесяти – это уже шторм.