..Этоужбезсовести!Ишьты, какой мастерсоки-тоизлюдей
выжимать.
Мальчик слушалэтуворкотнюи знал, что дело касаетсяегоотца. Он
видел, что хотя Ефимворчит,но на носилкаху негодровбольше,чему
других,иходит он быстрее. Никто из матросов неоткликалсянаворкотню
Ефима, идаже тот,который работалв парес ним,молчал, иногдатолько
протестуя против усердия, с каким Ефим накладывал дрова на носилки.
-- Будет! -- хмуро говорил он. -- Чай, не на лошадь грузишь.
-- А ты, знай, молчи!Впрягли тебя, ну и вези, небрыкайся... И ежели
кровь из тебя будут сосать -- тоже молчи, -- что ты можешь сказать?
Вдруготкуда-то явился Игнат, подошелк матросу и, став противнего,
сурово спросил:
-- Про что говоришь?
--Говорю,стало быть, как умею...--запинаясь,ответил Ефим.--
Уговора, мол, не было... чтобы молчать мне...
-- А кто это кровь сосать будет? -- поглаживая бороду, спросил Игнат.
Матрос, поняв, что попалсяи увернуться некуда, бросил из рукполено,
вытер ладони о штаны и, глядя прямо в лицо Игната, смело сказал:
-- А разве не правда моя? Не сосешь ты...
-- Я?
-- Ты.
Фомавидел,как отец взмахнул рукой,--раздалсякакой-то лязг,и
матростяжело упална дрова. Онтотчас жеподнялсяи вновьсталмолча
работать... На белую кору березовых дров капала кровь из его разбитого лица,
он вытирал ее рукавом рубахи, смотрел на рукав и, вздыхая,молчал.А когда
он шелс носилками мимо Фомы, на лице его, у переносья, дрожали две большие
мутные слезы, и мальчик видел их...
Обедаясотцом, он былзадумчив и посматривал на Игната с боязньюв
глазах.
-- Ты что хмуришься? -- ласково спросил его отец.
-- Так...
-- Нездоровится, может?
-- Нету...
-- То-то... Ты, коли что, скажи...
-- Сильный ты!.. -- вдруг задумчиво проговорил мальчик.
-- Я-то? Ничего... Бог не обидел и силой.
--Ка-акты его давеча треснул! -- тиховоскликнул мальчик,опуская
голову.
Игнатнескортукусок хлебасикрой,но рука егоостановилась,
удержанная восклицанием сына; он вопросительно взглянулнаегосклоненную
голову и спросил:
-- Это -- Ефимку, что ли?
-- Да... до крови!..Как шелонпотом,так плакал... --вполголоса
рассказывал мальчик.
-- Мм... -- промычал Игнат, пережевывая кусок. -- Жалеешь ты его?
-- Жалко! -- со слезами в голосе сказал Фома.
-- Н-да... Вишь ты что!.. -- сказал Игнат.
Потом,помолчав,онналилрюмкуводки,выпилееизаговорил
внушительно:
--Жалетьего--незачто.
Зряорал,нуиполучил,сколько
следовало... Яегознаю: он--пареньхороший, усердный, здоровыйи --
неглуп. А рассуждать -- не егодело: рассуждатьямогу, потому чтоя--
хозяин. Этоне просто, хозяином-тобыть!.. Отзуботычины онне помрет, а
умнее будет... Так-то...Эх,Фома! Младенецты...ничего не понимаешь...
надо учить тебя жить-то... Может, уж немного осталось веку моего на земле...
Игнат помолчал, еще выпил водки и снова вразумительно начал:
-- Жалеть людейнадо...это тыхорошоделаешь!Только --нужнос
разумом жалеть...Сначала посмотриначеловека, узнай, какой в немтолк,
какаяот него может быть польза? И,ежеливидишь-- сильный, способный к
делучеловек--пожалей,помоги ему.Аежели который слабый, к делу не
склонен -- плюнь нанего, пройди мимо. Так и знай --который человек много
жалуется на все даохает да стонет -- грош ему цена, не стоит он жалости, и
никакой пользы ты ему непринесешь, ежели и поможешь... Только пущекиснут
да балуются такие от жалости к ним... Живучи у крестного, насмотрелся ты там
наразную шушеру: странники эти, приживальщики, несчастненькие...и разные
гады... Об них забудь... это не люди, а так, скорлупа одна, ни на что они не
годны... Это вроде клопы, блохи идругая нечисть... И не для бога они живут
--нетуунихникакогобога,имя же его всуе призывают,чтобы дураков
разжалобитьда от ихжалости чем-нибудь пузо себенабить. Для пуза своего
живут они и кромекак-- пить, жрать,спать да стонать -- ничего не умеют
делать... От них-- одинразвал души. Только запинаешься за них. И хороший
человек среди них -- как свежееяблоко среди гнилых -- испортиться может...
Малты, вот что, --неможешь тыпонимать моих слов.., Ты томупомогай,
который в беде стоек... он, может, и не попросит у тебя помощи твоей, так ты
самдогадайся,да помоги емубез его спроса... Да который гордый иможет
обидеться на помощь твою -- ты виду ему не подавай, что помогаешь... Вот как
надо, по разуму-то! Тут -- такое дело:упали, скажем, две доскив грязь --
одна гнилая, а другая --хорошая,здоровая доска. Что ты должен сделать? В
гнилой доске--какой прок? Ты оставь ее,пускай вгрязи лежит,поней
пройти можно, чтобы ног не замарать...А здоровую-- поднимии поставь на
солнце, она -- не тебе, так другому -- на что-нибудь годится. Так-то, сынок!
Слушай меня да помни... А Ефимку жалетьне за что,-- онпареньдельный,
ценусебе понимает... Изнего плюхой душуневышибешь...Вот я посмотрю
недельку время,дак штурвалуегопоставлю...Атам,гляди,лоцманом
будет...Иежели капитаном его сделать -- ловкийбудеткапитан! Воткак
люди-то растут...Я, брат, сам эту науку проходил, -- тоже немало плюх съел
вего-то годы...Нам, сынок, всемжизнь-то --нематьродная, --наша
строгая хозяйка она...
Часа два говорил Игнат сыну о своей молодости, о трудахсвоих, о людях
истрашной силеих слабости,отом, как они любят иумеютпритворяться
несчастными для того,чтобы житьнасчет других, и снова о себе -- о том,
как из простого работника он сделался хозяином большого дела.