..
Часа два говорил Игнат сыну о своей молодости, о трудахсвоих, о людях
истрашной силеих слабости,отом, как они любят иумеютпритворяться
несчастными для того,чтобы житьнасчет других, и снова о себе -- о том,
как из простого работника он сделался хозяином большого дела.
Мальчик слушал его речь, смотрел нанегоичувствовал, что отецкак
будтовсе ближе подвигается к нему. И хоть не звучало в рассказе отца того,
чембылибогатысказки теткиАнфисы, нозато было в них что-то новое --
более ясноеи понятное,чем в сказках,и не менее интересное. В маленьком
сердцезабилосьчто-то сильное и горячее, иего потянулокотцу. Игнат,
должно быть, по глазам сына отгадал его чувства: он порывисто встал с места,
схватилего нарукии крепко прижал к груди. АФомаобнял его за шею и,
прижавшись щекой к его щеке, молчал, дыша ускоренно.
--Сынишка!.. --глухо шептал Игнат.--Милый ты мой...радость ты
моя!.. Учись, пока я жив... э-эх, трудно жить!
Дрогнуло сердце ребенкаот этогошопота, он стиснулзубы,и горячие
слезы брызнули из его глаз...
Пароходшел назад, вверх поВолге.Душной июльской ночью, когда небо
было покрыто густыми, черными тучами и все на реке было зловеще спокойно, --
приплыли в Казань ивстали около Услона в хвостеогромного каравана судов.
Лязг якорных цепейи крики команды разбудилиФому; он посмотрелвокно и
увидал: далеко, вотьме,сверкалималенькиеогоньки;вода былачерна и
густа, какмасло, -- ибольшеничегоневидать. Сердцемальчикажутко
вздрогнуло, и он стал внимательнослушать. Откуда-то долеталаелеслышная
жалобная песня,унывная, как причитание; на караване перекликались сторожа,
сердитошипелпароход, разводяпары... Чернаявода рекигрустнои тихо
плескалась о борта судов. Всматриваясь во тьму пристально, до боли в глазах,
мальчикразличалвней черные груды иогоньки, елегоревшие высоконад
ними... Он знал, что этобылибаржи,но знание не успокаивало его, сердце
билось неровно, а в воображении вставали какие-то пугающие темные образы.
--О-о... о!.. -- донесся издали протяжный крик и закончился похоже на
рыдание... Вот кто-то прошел по палубе к борту парохода...
-- О-о-о... -- раздалось опять, но уже где-то ближе...
-- Яфим! --вполголоса заговорили напалубе. -- Чорт!Вставай!Бери
багор...
-- О-о-о!.. -- застонали где-тоблизко, иФома, вздрогнув, откачнулся
от окна.
Странныйзвук подплывал все ближе и рос всвоей силе, рыдал итаял в
черной тьме. А на палубе шептали:
-- Яфимка! Да встань -- гость плывет!
-- Де? -- раздался торопливый вопрос... По палубе зашлепали босые ноги,
послышаласьвозня,мимо лица мальчика сверхускользнули два багра и почти
бесшумно вонзились в густую воду...
--Го-о-о-сть! --зарыдали где-то близко, ираздался тихий, странный
плеск воды.
Мальчик дрожал от ужаса пред этим грустным криком,ноне мог оторвать
своих рук от окна и глаз от воды.
-- Зажги фонарь... не видать ничего!..
И вот на воду упало пятно мутного света...Фомавидел, что водатихо
колышется, рябь идет по ней, точно ей больно и она вздрагивает от боли.
-- Гляди... гляди!.. -- испуганно зашептали на палубе.
Втожевремявпятнесветана водеявилосьбольшое,страшное
человеческое лицо с белыми оскаленными зубами. Оноплыло ипокачивалось на
воде, зубы его смотрели прямо на Фому, и точно оно, улыбаясь, говорило:
"Эх, мальчик, мальчик... хо-олодно!.."
Багры дрогнули, поднялись в воздухе, потом снова опустились в воду.
-- Пихай его... веди!.. Смотри -- подобьет в колесо...
Багрыскользилипо борту и царапались об негосозвуком, похожим на
скрип зубов. Шлепанье ног о палубупостепенноудалялось на корму... Ивот
там вновь раздался стонущий заупокойно возглас:
-- Го-о-ость...
-- Тятя! -- закричал Фома. -- Тя-ятя...
Отец вскочил на ноги и бросился к нему.
-- Что там?Что ониделают? -- кричалФома. Огромными прыжками Игнат
выскочил вон из каюты с диким ревом. Он возвратился скоро, раньше, чем Фома,
качаясь на ногахиоглядываясьвокруг себя, добрался от окна до отцовской
постели.
-- Испугали тебя, -- ну, ничего! -- говорил Игнат, взяв его на руки. --
Ложись-ка со мной...
-- Что это? -- тихо спрашивал Фома.
-- Это, сынок, ничего...Это -- утопший... Утонул человеки плывет...
Ничего! Ты не бойся, он уже уплыл...
-- Зачемони толкалиего?-- допрашивал мальчик, крепко прижавшись к
отцу и закрыв глаза от страха...
-- А -- так уж надо... Подобьет его вода в колесо... нам, кпримеру...
завтра увидит полиция...возня пойдет, допросы...задержат нас. Вот егои
провожаютдальше...Емучто?Он ужмертвый...ему этонебольно,не
обидно... а живым из-за него беспокойство было бы... Спи, сынок!..
-- Так он и поплывет?
-- Так и поплывет... Где-нибудь вынут -- схоронят...
-- А рыба его съест?
-- Рыба не ест человечье тело... Раки едят...
СтрахФомы таял, но предглазами его всееще покачивалось начерной
воде страшное лицо с оскаленными зубами.
-- А он кто?
-- Бог его знает! Ты скажи о нем богу: господи, мол, упокой душу его!
-- Господи, упокой душу его! -- шопотом повторил Фома.
-- Ну,вот... И спи, не бойся!.. Он уж теперь далеко-о! Плывет себе...
Вот -- не подходи неосторожно к борту-то, -- упадешь этак -- спаси бог! -- в
воду и...
-- А он тоже упал?
-- Известно, упал... Может, пьян был... А может, сам бросился... Есть и
такие, которые сами... Возьмет да и бросится в воду... И утонет... Жизнь-то,
брат, так устроена,что иная смерть для самого человека -- праздник, а иная
-- для всех благодать!
-- Тятя.